index-art

Ох уж эти мне «описания» к фильмам. Прочитали? А теперь забудьте, фильм не об этом.
Не про то. Совершенно.

Если необычно, не понятно, странно, не просто – для вас синонимы «фестивального» кино, то фильм Миндадзе фестивальный в квадрате. Тем более странно, что на фоне тривиальных картин этого года именно этот фильм не получил никаких наград. Мединский ли тому виной, высказавшийся о фильме резковато, или еще какие-то причины, мы не узнаем, но факт остается фактом: не испугались отметить фильм только в Коммерсанте, вручив свой ежегодно-традиционный приз издания «Коммерсантъ Weekend».

В наши мозги так крепко вбит «образ врага» после Второй мировой войны, в наши, я о тех, кто вырос в СССРе, конечно, что представить себе русских и немцев вместе созидающих что-то на одном заводе в предвоенные 40-е годы по меньшей мере странно. Пропаганда, вбиваемая годами, особенно в неокрепшие детские умы, выветривается медленно. Выползает по капле. И тем ценнее фильм про то, что после захвата и раздела Европы, два монстра-государства не просто договорились о сотрудничестве, но и вовсю претворяли идеи в жизнь, пока не наступило 22 июня 1941 года.

На закрытом заводе-зоне, на территории СССР, подневольные русские и лишь живущие в лучших условиях-бараках немцы, такие же лишенные свободы и выбора, пытаются создать оптику, которая месяцы спустя будет убивать и уничтожать их семьи: линза получит имя того самого инженера Отто, который в первых кадрах фильма от чинного поедания ужина за столом с немецкими инженерами-коллегами резко срывается на крик и истерику. Из немецкого скандала, переходящего в потасовку, мы узнаем, что фашистская Германия безумно похожа на сталинский СССР и своими повадками, и методами управления населением, и безкислородным существованием при отсутствии свободы слова, процветающем стукачестве и доносительстве рядом живущих. Выбор ехать в Россию испытывать линзу или работать на родной земле, оказывается вовсе не выбор, при том, что захватившая пол-Европы страна распределяла кадры исходя из сугубо своих милитаристских интересов. А вернуться без результатов — нельзя. Сбежать, отказаться — пострадают оставшиеся в заложниках государства дети или родные, которых хоть как-то удается кормить отсюда, издалека. На фоне того, что мы знаем о «заботе» нашего государства о своих гражданах, возможно немецкие инженеры находились в чуть лучших условиях видимой, частичной свободы, но свобода она или есть, или ее нет. Как не бывает осетрины второй свежести. В общем, истерия немцев через двадцать минут фильма становится ясной и понятной. Усугубляют отсутствие результатов испытаний абсолютно бытовые и физиологические потребности, в частности дележку между тремя мужчинами одной Гретхен-женщины.

То, что главные герои говорят на родном-немецком весь фильм (для нас субтитры), лишь чудесным образом добавляет в атмосферу понимания, а «хорошее знание немецкого» (со всеми преференциями и желанием понравиться немцу) нашей девушкой в 39-40 гг, сменившееся полным «не знанием» в 41-м, выводит отдельную тему. Других тем, на которые «думается» после фильма великое множество. И говорить о нем можно долго: начиная от того, а «как ты это понял»? До главного спора (спойлерить не буду) о финальном кадре.

Миндадзе в интервью говорит о том, что в процессе сценария уже видит кадры-картинки и знает как это будет снимать. Ему удается неровно-нервным монтажем, затянутыми паузами и многократным повторением спокойных в общем-то сцен вывести зрителя из состояния равновесия (как, например, в сцене отъезда семьи Петра на грузовике, когда все просто едут минут десять (?) по пустой дороге). Через час экранного и пару месяцев сюжетного времени по этой дороге наперегонки проедут уже не немцы, а фашисты на мотоциклетах. Вторая, именно эта, финальная часть фильма, меня примирила с желанием сбежать из зала в начале. От любви до ненависти, ну пусть от пакта Молотова-Риббентропа до войны, если так понятнее — всего один шаг, одно движение лезвия по горлу бывшего любовника, а ныне врага. Нарисованный крупными мазками (сцена на пляже с пивом под заводской скрежет; или вагонетки, везущие серую массу людей на завод ли, на смерть ли? снятое одним дублем похоронное шествие за гробом) или прорисованный скурпулёзно до взмаха ресниц (застывшее лицо матери погибшей девочки в исполнении Розы Хайруллиной крупным планом), до деталей (шахматная фигура вместо фаллоса) фильм, позже собирается в огромное эпическое жуткое полотно о природе диктатуры, о свободе, выборе или его отсутствии, человеческих страстях, смерти, жизни, войне. О нас, в общем. С того ракурса, что мало будет кому приятен. О том, о чем проще промолчать. Зачем? Чтобы это не повторялось больше.

Можно даже, замахнувшись на высокий слог сказать, что фильм Миндадзе — это предложение люстрировать души.

© Анастасия Вильчи