index-art

До 19 июня в подмосковной галерее «Гридчинхолл» проходит выставка 23-летней художницы из Петербурга Юлии Косульниковой. Надо заметить, что это не первая ее выставка (а вторая) и уж точно далеко не последняя. Ее работы уже были названы «нормальной садомазохистской готикой», а сама художница объявлена первопроходцем «русского арт-сексизма». В то время, как цикл «Терзания Варвары» продолжает удивлять и эпатировать публику, наш корреспондент поговорил с художницей о ее детстве, Ларсе фон Триере и неизбежных терзаниях.

— Давай ты сразу для наших читателей расскажешь какую-нибудь историю. Такую историю, узнав которую, все бы поняли, отчего у тебя такие загадочные картины.
— Историю?
— Ну да, что-нибудь такое, что бы ты делала, а другие не делали.
— Хм… помню, я в детстве Vogue читала. Думаю, другие в детстве его не читали.
— Я не читал.
— Значит, я ответила на твой вопрос. И кстати, да, из этого можно сделать историю. Это были такие крутые журналы 70-х годов, причем это были, например, итальянские издания, французские… Мы с подружкой ложились на пол и листали, что-то даже перерисовывали из этих вот фолиантов. Очень классно было. Тогда это еще не глянец был, не гламур, а что-то такое настоящее. Я это вспомнила, потому что ну кто в шесть лет на окраине Санкт-Петербурга в девяностые годы лежал целыми днями на полу, рассматривая Vogue с Ив-Сен-Лораном? Причем не понимая, кто это и что это. Мы этим много лет занимались, между прочим.
— Можно ли из этого сделать вывод, что ты с самого детства знала, чем хочешь заниматься?
— Да, я всегда говорила, что буду художником, рисовала все что-то. Вообще вопроса о выборе профессии никогда не стояло. Все знали, что Юля рисует. Я ходила во всякие художественные школы, художественные лицеи, потом пошла в Муху (Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А.Л. Штиглица – прим. ред.).
— И какие же у тебя были сюжеты пятнадцать лет назад?
— Да ты издеваешься надо мной!
— Хорошо, десять.
— Ох, сюжеты… Вот ты меня терзаешь сейчас, реально. Да нет, я рисовала только то, что в голову приходило. Десять лет назад, это ж сколько мне было? Тринадцать? Ну не знаю я, какие у меня сюжеты были в тринадцать лет, правда…
— Тогда скажи хотя бы, какая у тебя была мечта в тринадцать лет?
— Мечта… Знаешь, у меня есть мечта снимать кино. Или хотя бы просто сниматься в кино… Когда ты рисуешь, ты долго делаешь один образ. Ты сконцентрирован, ты пытаешься привести его в законченное состояние, но между делом тебе хочется еще миллион всяких образов представить. То есть, в смысле динамичности живопись, конечно, проигрывает кино. Не зря же говорят, что кино – это ожившая живопись. В своих работах я как раз и стремлюсь к кинематографичности образов. Я вообще подумываю когда-нибудь поступить на Высшие Режиссерские Курсы.
— А что в кино тебе нравится? Что для тебя ориентир в киноискусстве?
— Лилиана Кавани «Ночной портье» – я его обожаю. Очень люблю Альмодовара. Одно время мне нравился Фассбиндер. Кроме того, недавно заинтересовалась Гаспаром Ноэ.
— Что же, будешь снимать фильмы в стиле Кавани-Ноэ?
— Слушай, прекрасное сочетание. Это, простите, пипец. Это очень жестко. Прямо сейчас пойду делать эскизы, раскадровку рисовать (смеется). Вот еще Ларс фон Триер. Я читала его книгу, он постоянно в каких-то депрессивных мучениях – во всяком случае, он себя так позиционирует. Он в этом плане парень непростой, но фильмы делает классные – «Медея», например, «Европа»…
— А «Антихрист» смотрела?
— Да, смотрела, это очень сильный фильм. Его все ругали, да и я, пожалуй, не скажу, что он очень мне понравился. Второй раз я его смотреть не буду, но все-таки это сильный фильм. То есть, чувствуется, что у человека было страшное состояние, и вот он его выразил. Это не потому, что «давненько я ничего не делал», а действительно что-то внутри у человека накопилось и в такую форму вылилось. Мне нравится такой подход.
— Ясно. Тогда логичный вопрос – в ситуации с «Варварой» у тебя были какие-то переживания, которые натолкнули тебя на создание этой серии?
— Ну в принципе да, были серьезные переживания, всевозможные ситуации… Ну не очень простой период был.
— Подробностей не будет?
— А нужно? Могу сказать, что моя история не про то, что «ах, он меня бросил». Просто возраст такой, когда приходит осознание «что, где и как». В восемнадцать лет, согласись, жизнь кажется легкой и прекрасной, а дальше уже начинаются вопросы, вопросы… Короче, начинаются терзания.

— А как ты думаешь – терзания неизбежны?
— Думаю, да. Каждый ведь ищет, за что пострадать.
— Каждый хочет страдать?
— Ну нет, я про то, что разумный человек ищет какие-то цели в жизни, но чтобы достигнуть цели, нужно что-нибудь преодолеть. А в преодолении есть страдание – то есть, к цели ты идешь через страдание. Но может я не права, может, я одна такая глупая (смеется).
— Да нет, ну…
— Вот это хорошая концовка, кстати… Типа мы немножко сгладили – ну не надо так серьезно относиться, давайте проще, давайте радоваться жизни, все дела…
— А я ведь правда могу так закончить.
— Заканчивай.