index-art

Марина Абрамович – это та, которая прошла 2500 км по Великой Китайской Стене, чтобы навсегда расстаться со своим возлюбленным. Марина Абрамович – это та, которая очищала от крови и плоти гору бараньих костей, чтобы доказать, что пролитую кровь не смыть. Марина Абрамович – это та, которая просидела 716 с половиной часов на одном месте, чтобы полторы тысячи человек смогли заглянуть ей в глаза.

Если Роберта Уилсона и интересуют эти факты из жизни знаменитой артистки, то в качестве фона, не более. Он строит спектакль на конфликте между Абрамович и ее матерью. В результате получается впечатляющий коллаж, несущие элементы которого – коротенькие, зачастую забавные сценки из детства и юности Марины. Маленькая Марина любила ложиться животом на стиральную машину, юная Марина ненавидела свой циклопический нос, подростком Марина пролежала целый год в госпитале, где ее лечили от несуществующей гемофилии…

В постановку вошел только один «героический» эпизод – тот самый перформанс «Любовники. «Прогулки по Великой Китайской Стене». Удивляет то, как Уилсон об этом рассказывает – без пафоса, без обожания, без придыхания. Уиллем Дэфо (он выступает здесь как повествователь) слушает монотонный монолог художницы (в спектакле задействована и сама Абрамович), охает, ахает, восклицает и всячески комментирует. Тем самым Уилсон избавляется от неказистой приторной интонации – его изложение не хвалебный байопик, а полная драматизма история о поиске своего пути.

Одно это затмевает блистательную визуальную сторону постановки. Зрители идут сюда за изобретательной работой со светом, за бьющей через край фантазией, за хватающей за живое музыкой Энтони Хагерти… Этого всего не отнять, но главными достоинствами постановки все равно становятся искренность, прямота и честность. Марина – не герой, не жертва, не спасительница загнивающего искусства. Ее одержимость и упрямство не возводятся в статус наивысших благочестий. Например, Дэфо рассказывает, как однажды мать швырнула в нее пепельницу. «Я сказала себе, что не увернусь от этой пепельницы. Что будет гораздо лучше, если пепельница разможит мне голову и расплюет мои мозги по всей комнате. Тогда моя мать будет вынуждена убирать все это дерьмо». Понятно, что эти слова, как и любые другие словесные мотивировки – придуманная «красивость». Но тем не менее драматург не делает героиню принципиальной до фанатизма, он предпочитает свести «внушительный» эпизод к шутке. Раз за разом нам показывают, что вот эта Марина Абрамович не имеет никакого отношения к той крикливой шумной и едва ли не показушной художнице, которую мы хорошо знаем. Если другая Марина и вправду есть, то, я считаю, за нее можно только порадоваться.

И пусть история (местами небрежная, местами чересчур старательная) является главным элементом «Жизни и смерти», все равно нельзя обойти внимание тот способ, с помощью которого эта история рассказана. Уилсон – отец так называемого «театра художника», явления, которое определило ход развития режиссуры конца двадцатого века. Все соответствующие элементы на местах – экстравагантные костюмы, акробатические номера, потрясающая работа со светом и звуком, картинные мизансцены, обильный грим, видеопроекция, хореографические и оперные перебивки… Нет только фирменный уилсоновских «больших предметов» – роль фигурировавших в его спектаклях полноразмерных локомотивов и космических кораблей теперь выполняет скромный деревянный конь в финале первого действия. С этим конем, к слову, связан самый прекрасный момент представления – югославские солдаты под звуки одной и той же песни выступают в поход друг против друга.

Интересно, что пользуясь штампированными и уже даже пошлыми приемами, Уилсон умудряется делать что-то новое. Актрисы поднимаются в воздух, по полу ползет дым, музыка бьет по ушам – все это больше характерного для неталантливых провинциальных театров. А у Уилсона все это выглядит так, будто дым-машину он сам только вчера изобрел и теперь демонстрирует восхищенной публике. А еще он потрясающе работает с пространством. Актер лежит, актер вприсядку, актер сидит, актер стоит, актер висит где-то под рампой – если всего этого недостаточно, может какой-нибудь мальчишка из кулисы в кулису пробежать – просто так, чтобы не дай бог кто-нибудь в зале не заскучал ненароком.

«Жизнь и смерть Марины Абрамович» – зрелище красивое, эффектное. Полтора десятка независимых друг от друга эпизодов рождают объемную картину жизни художницы. Эпизоды неравноценны – есть потрясающие есть неплохие. Есть и такие вещи, которые и в нашу цифровую эпоху вызывают недоумение – например, объясните мне кто-нибудь, первую сцену с собаками они как репетировали?

Впрочем, театром художника, эпатажной девицей и Уиллемом Дэфо сейчас удивишь не всякого. Но вот спектакль, где бы актрису сперва хоронили, а потом она восставала из мертвых и играла свою же собственную мать, – в своем роде редкость, не правда ли?