index-art

Кирилл Серебренников может все: ставить оперы в Европе и «Большом», возглавлять театр, быть кинорежиссером, вести курс в Школе-студии МХАТ и курировать проект на «Винзаводе». О последнем подробнее. В рамках «Платформы» стартуют «Метаморфозы», в ролях те самые ученики Школы-студии.

В основу нового спектакля легла поэма Овидия с одноименным названием, а режиссером стал француз Давид Бобе. Но до того как дойти до зрителей, древнегреческий текст прошел несколько редакций. Первым с ним работал Валерий Печейкин, который разбавил мифологию современным языком, потом, физику тела добавил Бобе и, наконец, свои коррективы внес Серебренников, ведь дети его и куратор проекта тоже он. В итоге получилась краткая история греческих мифов, показываемая в декорациях игры Мортал Комбат, с практическим отсутствием реквизита и присутствующим цитированием. Как Някрошюса (сами актеры, как и в «Божественной комедии», наблюдают за действием со сцены, создавая тем самым «второй зрительный зал») , так и, собственно, Серебренникова (история молодой девушки Мирры, воспылавшей грешной любовью к отцу, рассказывается с помощью приема трансляции с ручной камеры на большой экран – технические средства, активно использующиеся на европейской театральной сцене, начинают внедряться на отечественной). Вообще, еще вчерашние студенты дают абсолютную энергию, электризуют зал, заставляя мурашки появляться на коже, а тело испытывать эстетическое наслаждение. Актеры комфортно ощущают себя в компании из трех разбитых машин, кучи мусора и огромной сетки. Без труда скачут с крыши одной машины на другую, порхают по железной сетке, исполняя акробатические номера, словно цирковые артисты, и кажется, что им все равно: на них не действует слепящий свет прожекторов или полная темнота, которая не мешает перемещаться в пространстве. Если бы вместо пола были зыбучие пески, и актеры боролись со столь тяжкими условиями, все равно бы никто не сбился, не забыл текст.

«Метаморфозы» мыслятся как серия экспериментов в пространстве, бросающих и зрителей, и актеров то в жар, то в холод. В части «Тиресий» актеры безмолвны, выходят на сцену, раздеваются догола, меняются местами, надевают одежду друг друга и также, не произнеся ни слова, уходят. В части «Ад» тоже нет слов, но есть безудержные танцы и пение, ускоряющийся ритм которых заставляет актеров работать на пределе. В отличие от истории, рассказанной Нарциссом, в которой молодой актер, на первый взгляд, расслаблен и поминутно выходит из образа молодого обожателя себя, обращается к зрителям, звукооператорам и «соседям по сцене».

Но независимо от того, что происходит на сцене, зрители сидят в оцепенении два часа, и это чувство настолько сильно вжимает в кресло, что когда в зале включают свет и раззадорившиеся, возбужденные актеры выходят на поклон, сложно свести руки для аплодисментов. Сложно и встать с места, уйти из зала и пойти за пальто в гардероб. Списать все ощущения можно на молодость и азарт ребят, но не могут же все так самоотверженно отдаваться действию и давать такую энергию. Они запрограммированы на успех, а взятый бешеный ритм не сбить ничем. Получается, что они упали от своей яблони недалеко и уже пустили хорошие корни.

Автор: © Анастасия Мориц

На первый взгляд, задача соорудить из античных мифологических сюжетов современный спектакль, кажется трудновыполнимой. Так и видится сцена: люди в белых простынях и картонных венках вещают что-то заунывное с подмостков. Однако, новаторы и единомышленники в лице Кирилла Серебренникова, студентов «Седьмой студии» и французского режиссера Давида Бобе, подошли к этой задаче творчески и весьма оригинально.

Для начала, непривычный для уха современного зрителя гекзаметр был адаптирован для сцены российским драматургом Валерием Печейкиным. Затем, команда творцов решила сделать из древних сюжетов нечто более понятное, вплетённое в контекст современности.

Ещё Карл Юнг со своей теорией коллективного бессознательного предположил, что мифы и легенды народов мира имеют в своей основе одни и те же сюжеты, понятные людям всех времён и народов. Именно эта общечеловеческая культурная основа произведения Овидия позволила органично вплести её в современную реальность, сохранив, при этом, антураж и героев античности.

Древняя история в современных декорациях

«Метаморфозы» – эта история о мироздании, где превращения никогда не заканчиваются, ибо что не движется, не изменяется – умирает. В сложном сценическом пространстве, созданным Бобе и Серебренниковым, переплетаются античность и современность, боги и люди, чудеса и интернет, любовь и жестокость, жизнь и смерть.

Древние боги могущественны, творят суд, управляют мирозданием, награждают достойных и карают грешников. Но в то же время они так человечны – у них те же слабости: злость, страсть, ненависть, зависть, обида. Они действуют исходя из собственной выгоды, желаний, эгоистических порывов, могут покарать или осчастливить смертного (но даже к подаркам богов нужно относиться с осторожностью – уж больно неподвластное человеческой логике у них чувство юмора).

Так, царю Мидасу за спасение мертвецки-пьяного Силена, члена свиты Диониса, была дарована милость – выбрать себе награду. Царь опрометчиво пожелал, чтобы всё, чего он ни коснулся, превращалось в золото… Мидас жестоко поплатился за свою жадность и еле выпросил избавление от проклятого золотого дара, чуть не погубившего его.

Смертные – герои античных мифов – живут в совершенно иной реальности, нежели мы. Для них встреча с чудесным, обед с богом или интрижка с нимфой – повседневность. Никогда нельзя разобраться в этом хитросплетении человеческо-божественных взаимоотношений: то ли люди поднимаются до богов, то ли боги опускаются до уровня простых смертных… В том и прелесть этого особого мира «Метаморфоз» – в любой момент всё может измениться: бог начнёт страдать, смертный обретёт вечную жизнь…а то и просто прекратит быть человеком и обратится в реку, дерево, камень. Так, девушка Мирра, воспылавшая преступной страстью к отцу, превратилась в дерево, а Галатея – статуя, сделанная Пигмалионом, по воле Афродиты ожила.

Сначала зрителю сложно включиться в столь непривычный мир античной мифологии, но постепенно непонимание сглаживается, а герои незаметно приближаются к современности, реалии нашего технологического века проникают в мир древности. Подобная эклектика, несмотря на парадоксальность, выглядит очень органично. Например, действие происходит на фоне декораций, изготовленных из старых автомобилей, повсюду валяются куски картона и полиэтилена.

Самовлюблённый Нарцисс смотрит уже не в реку, а наблюдает себя на большом мультимедийном экране, который, при необходимости, воссоздаёт любые декорации – будь то лес, поле, город или даже подземный мир, населённый тенями умерших. Один из самых пронзительных монологов спектакля произносит Орфей, страдающий из-за смерти Эвридики. Он с ужасом понимает, что его возлюбленная, покинувшая мир живых, всё ещё присутствует в виртуальной реальности, её можно поздравить с днём рождения в фейсбуке, послать мейл. Её странички и аккаунты в социальных сетях ещё долго будут создавать иллюзию жизни.

Катарсис входит в стоимость билета

Вместе с различными героями зритель на два с половиной часа погружается в особую реальность, где эстетика античности сливается с современными технологиями, люди общаются с экранными проекциями, а электронная музыка сопровождается живым исполнением. Сразу стоит предупредить, что это зрелище нельзя назвать простым для восприятия – красота соседствует с уродством, гармония с какофонией, а юмор с трагедией. Но увидеть это стоит.

Автор: © Анастасия Выговская