index-art

Можно читать по-разному. Спотыкаясь на текстовом потоке Зюскиндского «Контрабаса», с трудом заглатывая некоторые куски, пыталась понять, за что и чем он так привлекателен? История сообщает, что «был написан как радио-спектакль», ну то ж совсем, простите, другая песня! Уже усваивается, а спектакль, обрастая мясом-декорациями, еще интереснее. Но вот акценты…

Отступая в сторону. В школьной программе был заезженный до дыр штамп. Почему-то он приходит в голову первым. Речь шла о разборе песы «Гроза» Островского. И штамп этот в заглавие вступительных и выпускных сочинений выносили, с каким-то маниакальным постоянством, даром, что у Островского больше сотни пьес. Но мы все помним, ночью разбуди, «Катерина — луч света в темном царстве». И точка. Луч она. Не изменившая мужу жена. И не что-то там еще. Без вариаций. Вот это я называю «расставленные на века» акценты. Вот и «Контрабас» Зюскинда принято (кем? почему?) считать очередной, ибо в русской литературе тема излюбленная, повестью «о маленьком человечке». А тут приходишь в МХТ им Чехова, и, ….ап! … все иначе.

История, к теме возвращаясь, рассказанная режиссером Глебом Черепановым, про человека явно помешанного, и смыслом спектакля становится отчего и почему, а также «чем дело кончилось». Сценография художника Николая Симонова заставила озвучить мои предположения, относительно места действия сразу же: психушка. От пола до потолка пространство оббито матрасами: совдеповскими такими, в полосочку. И проникая внутрь, герой Константина Хабенского завешивает таким же матрасом входной лаз (дверью это назвать сложно!). Да, в этой камере есть стол с патефоном, кровать и мусоропровод, санузел и даже кухня с холодильником, но звукозаписывающей студией или чем-то еще, пространство не станет. Оно изолирует контрабасиста от мира. В отличие от большинства сидящих по таким «комнатам» свой выбор герой сделал когда-то сам. И об этом тоже спектакль «Контрабас».

Человек, выросший в музыке — всегда другой. Музыканты, они говорят на другом, своем языке, и это нормально. Но герой Хабенского, не просто музыкант. Помещая его в пространство психушки, с первых минут обозначаются границы: здесь — сумасшедший. А дальше — степень и уровень его сумасшествия мы можем рассмотреть, услышать, увидеть, почувствовать, посочувствовать или нет. Когда человек занимается не своим делом, это печально. Но когда он выбирает дело своей жизни назло и в пику другим, как герой Зюскинда, то это уже начало болезни. И кто-то справляется с фобиями из детства (в спектакле не раз, и не два, герой хватается за игрушку, выдавливая из неё скрипучие звуки воспоминаний детства), а кто-то заваленный ими, как посыпавшимися сверху матрасами, гибнет. Иногда морально, иногда физически.

Идея поставить «Контрабас» на сцене МХТ принадлежит самому Константину Хабенскому: он уже несколько лет примерял на себя этот монотекст, а в дуэте с режиссером Глебом Черепановым они нашли общую интонацию. Для тех, кому интересна кухня создания спектаклей, и степень вовлечнености артиста, стоит написать, что Хабенский несколько месяцев учился играть на контрабасе. Чтобы сделать такой финал, какой мы увидим. Ради этих 5 минут! Но про финал, стоит сказать отдельно, и те, кто пойдет еще на спектакль, очень вам советую пропустить последний абзац моего текста: вы – удивитесь. Авторы спектакля говорили о том, что они хотели уйти от традиционного моно-изложения. И дело вовсе не в певице, котоая выходит на сцену (Ольга Воронина): герой Хабенского, он, кстати, безымянен, а в тексте есть лишь имя его возлюбленной — Сара, так вот, контрабасист разговаривает и общается в предметами, они становятся отчасти такими же действующими лицами. И если разбить на мини-этюды действо, то это будет и говорящий мусоропровод, и оркестр из бутылок, и патефоно-ресторация, и унитазо-откровения, и пиво-в-холодильнике, и стремянка-трибуна, и даже ручка холодильника звучит здесь от прикосновения смычка.

Не смотря на фарсовость, вынесенную в заголовок (трагифарс написано на афише), и подачу Хабенским своей роли через шаржирование, гротеск и экспрессию (да, здесь вы увидите совсем другого Хабенского!), в спектакле есть моменты и пронзительные, и по-настоящему жуткие, и даже весьма эротичные. Так, как обнимает актер очертания контрабас, поглаживая его «бедра», этот отрывок можно смело включать в учебники по созданию атмосферы секса на сцене. Разряд, ещё разряд!

Главному герою не надо играть на контрабасе. Он внутри него, везде и всюду… Контрабас — это он сам. Контрабас сожрал его. Проглотил вместе с его проблемами с самооценкой, эго, страстями, не имеющими выхода, вместе с его патологией. ПАТОЛОГИЯ. У Зюскинда всегда патология — ему интересно ее начало, развитие и финал. И не случайно перемешались в финале спектакля «Контрабас» с «Парфюмером»: рыжая бестия поет на сцене, ее / или другой какой труп дежит герой в холодильнике рядом с пивом (рыжие волосы — зеленые бутылки… красота!). И выхода нет. Приковывая себя к нелюбимому футляру, и тщетно пытаясь избавится от него, герой Хабенского гибнет (с крыши ли, или из окна, в психушке ли, или пойманный с поличным). В то время как в оригинальном тексте у героя Патрика Зюскинда еще был шанс выжить: открытый финал, здесь – сомнений нет. Или у вас есть?

© Анастасия Вильчи