Художественность на грани с документализмом; вымышленная история, вполне себе реальная; заранее написанный, но измененный по ходу съемок сценарий; дразнящая естественность; провокационная тема; естественные люди, как они есть в жизни; актеры профессионалы вместе в выдернутыми из жизни героями, играющими самих себя, – всё это режиссер Ульрих Зайдль.

Отсняв 80 часов материала и собираясь монтировать один фильм о трех женщинах (двух сестрах 50 лет и дочери-подростке одной из них), в итоге через 1,5 года работы в монтажной Зайдль делает три фильма вместо одного, каждый об одной героине. Но с тем же раскладом:  все три женщины в каждом фильме ищут свой Рай. Все три женщины ищут любовь. Только разными путями и в разных местах. Первая, Тереза, едет в Кению, за любовью – сексом африканских мужчин. И как раз этот фильм, получивший название «Рай. Любовь» выходит в российский прокат с 16 августа. Затем, возможно, мы увидим и два других: «Рай. Вера» будет рассказывать о миссионерской поездке сестры  Терезы (ибо она, не признавая любовь на земле, ищет ее у Бога), а «Рай. Надежда» про путешествие дочери Терезы – в лагерь для подростков, страдающих излишним весом, где девочка будет искать любовь.

Итак, перед нами райские картинки кенийского побережья: береговая линия, пальмы, жара, лежаки, кокосы…  и Тереза, обычная среднестатистическая одинокая австрийка, за 50, как миллионы наших с вами тетушек, в теле, с комплексами, но и с желаниями обыкновенной женщины любить. Дальше мы наблюдаем попытки найти эту любовь там, где ее нет и быть не может: можно купить тело молодого африканца, можно получить хороший секс, массу комплиментов и прекрасные воспоминания о прогулках за ручку с мужчиной который тебе годится в сыновья по местным трущобам и злачным местам, но откуда взяться чувствам на пустом месте, изъясняясь на примитивном уровне на чужом тебе  английском?

Не очень понятно специально ли автор сделал свою героиню непроходимой тупицей, которая не понимает таких простых вещей, или так сложилось по ходу съемок, но Тереза, наслушавшись впечатлений бывалой дамочки, своей соотечественницы, в первый же день их встречи в отеле, настроена найти бескорыстную любовь молодых африканцев лишь потому, что она – белая, а значит – экзотична, необычна, и соблазнительна не смотря на жир, свисающую грудь, обвисший живот, расползающиеся складками бедра и прочие прелести своей фигуры. Тереза мечтает о взгляде «глаза в глаза», о какой-то страсти «вдруг» и даже после неудачной первой попытки, продолжает верить в придуманную сказку. Женщины, лежа на лежаках, всерьез обсуждают нравится ли мужчинам растительность «там», брить ли подмышки, чем отличаются африканцы в постели, и как отличить «тех, кто с первого взгляда как на одного лицо», ну, конечно же по размеру членов. Но веселая и бывалая дамочка, а точнее «мамочка» – так здесь зовут всех приезжих европейских дам, «сахарная мама» – покупающая любовь за деньги у местных пляжных инструкторов, водителей, продавцов африканских безделушек, которая таким образом кормит и их, и часто из семьи, так вот, в отличие от Терезы, ее приятельница  уже освоилась на этом рынке черных тел.  Она спокойно выбирает «товар», платит щедро, инвестирует в своего мачо- на- этот- месяц, покупая ему мотоциклет (на котором тот ее возит, как извозчик) и получает то, что хочет – секс с молодым парнем, экзотику и воспоминания до следующей поездки.

Возможно – это и не от слабоумия, а от некой возрастной инфантильности или малообразованности Терезы, но она искренне верит, что Мунга (второй ее чернокожий любовник, который покорил своей ненавязчивостью, в отличии от остальных прилипал) очарован ее прелестями, что он не женат, и рад проводить с ней время. А парень просто оказался умнее и проворнее других (а конкуренция там не шуточная!): не давил, не спешил, выгулял, напоил и говорил «только любовь», лишь после предъявил счет, и то, не прямо попросив деньги, а привел к сестре, выдумал больного племянника, сводил в местную школу – заставил раскошелится на местное образование, и отказался заниматься сексом по причине «мыслей о том, где взять денег на больного отца». Но будучи пойман Терезой на следующий день у моря со своей кенийской женой, чуть не лишился своих дредов, – Тереза в такой ярости оттаскала его за космы, что сидящие в зале зрители окрестили ее «фашисткой». Но глупость не лечится. Третий любовник Терезы, по имени Салама, найденный быстро, ибо куда ни плюнь – они вокруг, тоже ведет ее в трущобы, в крохотную комнатку, где у всех один интерьер: большая кровать, и сетка-полог (под которой спящая Тереза напоминает рубенсовских героинь). И не получает платы за секс. Не долго думая, он сочиняет историю про только что попавшего в аварию брата, и, ну конечно же! Нужны деньги! Тереза трезвеет. Еще, впрочем, надеясь на чудо: она приглашает в номер новенького бармена, который никогда не спал в белой женщиной, пытаясь научить его нежности, ласкам которые она хочет получить, и она готова ему заплатить! Но, финал фильма – шикарен, африканец отказывает «маме», фразой «это не для меня» он проводит границу между пошлостью и жизнью, между теми кто продается и кто покупает, между белой аморальностью и черной моралью. И рыдания, и слезы именинницы Терезы, о которой в этот день забыла ее дочь, это не слезы раскаянья, а непонимания, обиды и злости. А потому – всем сестрАм – по серьгАм.

Для тех, кто не видел примитивного порно, покажутся откровенными сцены  с перевязанным ленточкой членом, играх трех европеек с мальчиком-подарком ко дню рождения, мне же смотреть эти куски было откровенно скучно, но не противно. Омерзительного визуально, на мой взгляд, в фильме не много, если вы можете без омерзения сходить в общественную баню, или загораете не на персональном пляже, то ваши глаза не ужаснутся. А вот с точки зрения внутренностей духовных…  Я задалась вопросом:  что первично курица или яйцо? То есть в данном контексте что первично: востребованность секс-туризма европейцами и их желание платить вдали от дома или готовность африканцев  продавать себя за деньги? Они не работают потому что негде? Или потому что не способны на большее? А может просто нет желания? А мальчик-бармен исключение? Можно ли обвинять в колониальных замашках европейцев, если вторая сторона откровенно цинично и нагло эксплуатирует животные инстинкты? А может быть вот он верное слово? Животные. У них отсутствует чувство собственного достоинства. И дело тут не в цвете кожи. В другом.

Зайдль, среди прочего, нашел очень точную метафору. На кенийском пляже вдоль расставленных лежаков и линии прибоя натянута веревка. Вдоль нее дефилирует охрана отеля. По одну сторону – территория отеля. По другую – дикая Африка, где на отдыхающих набрасываются местные жители с предложениями разнообразных сувениров. После сувениров предлагая и себя. Линия. Черта. Черта, разделяющая правду от вымысла, Европу от Африки, а по-хорошему чувство собственного достоинства от моральной ямы.

Не надо ехать в Африку, чтобы попасть в бордель. Но используя контрасты, режиссер быстрее сможет достучаться до части зрителей. Той части, которая посмотрев фильм, даст ему высокую оценку.

Автор: © Анастасия Вильчи

Если верить анекдоту, хороший секс – такой, после которого даже соседи выходят покурить, но это типа шутка, а кроме шуток, после хорошего фильма хочется выпить. Причем хорошие фильмы бывают разные и выпить после них хочется разного. После «Ниночки», например, до смерти хотелось шампанского, после «Меланхолии» – виски, иногда на пиво тянет, иногда на водку, иногда на коктейль, хотя хороших фильмов мало, а после плохих так устаешь, что думаешь – нет, ребята-демократы, только чай. После зайдлевского «Рая» захотелось вина, и не пальмового, какое пьют его персонажи (никогда не пробовал, и фильм к тому совсем не располагает), а легкого розового, и к счастью, у меня было.

Зайдль, как ни странно, из европейских артхаусников, которых я ненавижу как класс, единственный режиссер, близкий мне по мироощущению. Его «Собачью жару», правда, я в свое время сходу не воспринял, но уже «Импорт-экспорт» увлек меня необычайно. «Рай. Любовь» в чем-то перекликается с «Импортом-экспортом» – там тоже герои искали рая каждый в чужом краю, украинка – в Австрии, австриец – в Украине, и не находили ни там, ни там, что характерно.

Есть смысл, наверное, вспомнить, что последний законченный сценарий Кесьлевского и Песевича, экранизированный уже Тыквером, назывался «Рай». Но Зайдль – не Кесьлевский, и его картина современного «рая» больше напоминает проекты группы AES+F, только там райский «социальный пейзаж» представлен огламуренным и эстетизированным, отчего апокалиптические мотивы проектов еще сильнее обостряются, а Зайдль конец света не пророчит и действительность не приукрашивает, она в его фильмах обыкновенно предстает во всей своей красе, то бишь уродстве.

Героиня «Рая» (считается, что эта первая часть трилогии, пока что до конца нереализованной режиссером) по примеру подруги приезжает отдыхать в Кению. Вокруг бассейна отеля водят по свистку ритуальные хороводы якобы с пользой для здоровья, но героиня и ее подруженции предпочитают более экстремальный досуг: снимают негров для секса. Дают им деньги, а потом удивляются, что неграм только деньги от них и нужны, а их дряблые целлюлитные толстые жопы и обвислые сиськи не привлекают молодых африканцев настолько, что хуй на них не встает даже по предоплате. Но все правильно, два мира – две системы: наглые жадные черножопые скоты – и жирные тупые европейские коровы. Обе системы уродливые, обе обречены, обе не вызывают у Зайдля симпатий. Надо отдать должное уму и смелости режиссера – наверняка, я не сомневаюсь, в душе от сердцем чист и противник всякого империализма, растлевающего благородных дикарей Африки, но по факту в его фильме ситуация выглядит следующим образом: негры, которых никто не заковывает в колодки, оказывают и навязывают сексуальные услуги страшным заезжим старухам, те же почему-то рассчитывают до поры, что их должны любить, а не просто обслуживать. Сначала главная героиня подыскивает себе ухажера, который клянется в своей искренности, но просит деньги на больного папу, на школу, на ребенка сестры, хотя с самого начала понятно, что это его жена и его ребенок, тетка деньги дает, но чувствует себя обманутой, особенно когда второй негр, взятый на замену первого беглого, тоже начинает просить денег на больного брата. Наученные горьким опытом, подруги нанимают негра в подарок героине на день рождения – но у того, как и следовало ожидать, на них не встает, хотя чего они только с его черным хуем не делают – и губами трут, и сиськами шлепают, ничего не помогает. Между тем героине не звонит поздравить с днем рождения родная дочь – а бармен отеля, которого она снимает от безысходности, отказывается целовать ее между ног.

В своей же повседневной жизни тетка работает в заведении для даунов чем-то вроде инструктора – в положении же отпускницы она сама принимает на себя добровольно роль дауна, ею крутят, разводят на деньги и дурят голову, да она и сама обманываться рада, потому что, как и в «Кококо» Смирновой, виноват в конфликте интересов всегда тот, кто сложнее организован – с животного-то какой спрос? Не желаете довольствоваться экскурсией на крокодилью ферму с аттракционом кормления и групповыми сеансами ЛФК в бассейне отеля – терпите и платите. Но это все – лишь констатация факта. И хотя факты верны и выводы неутешительны, Зайдль – не летописец и не диагност, он большой художник прежде всего: помыслить трудно, чтобы социальная реальность в такой степени уродства (почти как настоящая, хотя настоящая всегда еще уродливее) могла быть представлена в такой высокохудожественной форме, чтобы «проблемное» современное кино (проблематика Зайдля далеко выходит за социальные рамки, но тема, материал его работ – все же социально-бытовой) поднималось до таких эстетических вершин.

Но чем Зайдль хорош и интересен по-настоящему – отсутствием, с одной стороны, иллюзий по отношению к дикарям (легко и соблазнительно представить их жертвами последствий империализма, но они здесь не жертвы, они грубые и бессердечные звери, не больше и не меньше – а со зверя какой спрос?), с другой – презрения по отношению к нечастным жирным бабам. Брезгливость чисто физическая, пожалуй, присутствует, да и немудрено, но ненависти, агрессии по отношению к ним нет, и более того, как Флобер мог сказать, что это он и есть госпожа Бовари, так и Зайдль, кажется, по меньшей мере отчасти отождествляет себя с этими страхолюдинами, не отрывая себя от той цивилизации, которую они представляют, поскольку цивилизация в мире человеческая одна, иной нет, только разные сорта дикости и варварства. У Зайдля нет мазохистского любования мерзостью и нет садистского желания эту мерзость изничтожить, но есть боль и есть жалость, не слюняво-сопливая сентиментальность, но знающее себе цену, стоящее на прочной основе сочувствие человеку в его ущербности – а люди, человечество в данном конкретном случае те самые целлюлитные похотливые старухи и есть, одуревшие, потерявшие стыд, но несчастные, одинокие – вот их жалко, а черножопых хуястых блядей, коих бабки вынуждены снимать за отсутствием мало-мальски пристойной альтернативы – не жалко ни капельки.

Единственное, чего не хватает Зайдлю, чтобы подняться до Кесьлевского – понимания, что рай все-таки существует, как существует и любовь. Просто не на этой земле, не в этой жизни. Но это недостаток не художественный, а мировоззренческий, и касается в большей степени самого автора, а не зрителя. Кстати говоря, Бенедикт XVI пишет, будто радость, которую испытывает человек в этой жизни от вина, есть предощущение той радости, которая ждет христианина в Царстве Небесном.

Автор: © Вячеслав Шадронов

Рай. Любовь

Paradies: Liebe