index-art

ПОЛЬСКИЙ ТЕАТР В МОСКВЕ: «Т.Е.О.R.Е.М.А.T.». Театр «TR Варшава» (реж. Гжегож Яжина)

Небольшая, в сущности, программа польского театра была настолько насыщенной, разнообразной и интересной, что кажется, в ней нашлось место всему, но при том, что мне очень понравились и «Персона. Мэрилин» Люпы, и «Вавилон» Клечевской, именно «Теорема» Яжины – безусловный шедевр. Этого можно было ожидать после прошлогоднего «У нас все хорошо», но там режиссер отталкивался от превосходного текста Дороты Масловской. А в «Теореме» – от сценария к одноименному фильму Пазолини. «Теорема» Пазолини – тупая левацкая дешевка. Но поразительно, что Яжина, в целом почти буквально следуя нехитрому сюжету первоисточника (в буржуазном семействе появляется парень, который, оказываясь объектом сексуального влечения для всех обитателей дома независимо от пола и возраста, разрушает привычный им мир, срывая всяческие маски, а затем исчезает, оставляя их на руины, да они и сами уже к этому моменту превращаются в «руины»), создает произведение совершенно иного не то что жанра, уровня, но и масштаба.

«…Сатира на капитализм в «У нас все хорошо» невозможна без сатиры на эту сатиру, как сатира на национализм невозможна без сатиры на космополитизм. Масловска и Ежина в равной степени высмеивают обывателей – и «прогрессивных» деятелей культуры, спекулирующих на своей «прогрессивности», а также и потребителей этой «прогрессивной» культуры» – показалось мне год назад. В «Теореме» – то же самое, только интереснее, сложнее и необычнее в силу того, что фильм Пазолини ничего сложного не обещает, он примитивен, как «Окна РОСТА». Меньше всего Яжину занимает «бичевание язв капитализма», тем более в голову ему не приходит противопоставлять ему какие-то идеи коммунистического толка, и отказ героя от собственности в результате разрушения прежнего уклада – акт чисто экзистенциальный, да к тому же еще и метафора.

Сравнения фильма со спектаклем, в сущности, некорректны еще и потому, что Яжина привносит в готовую исходную схему два принципиальных и отсутствующих у Пазолини момента: юмор и эротику. Юмора в фильме просто нет, эротика как бы есть, но она обозначена на уровне внешнего действия. В спектакле Яжины, где, конечно же, особую роль играет пластика, столько чувственности, сексуальности, и не метафорической, а настоящий, при этом настолько тонко, одновременно откровенно, но без натурализма, сделанной, сыгранной, что остается только восхищаться, как Яжина владеет театральной формой. Характерный эпизод, конечно – в спальне сына. Как легко раздевается гость (его играет Себастьян Павляк из «Вавилона», где ему приходится находиться на сцене без одежды гораздо дольше), как мучительно и комично стаскивает с себя штаны сын, как раздумывает, снять вслед за гостем трусы или нет, не снимает, и т.д. и т.д. – Яжина сочиняет поверх самых простых действий столько мелких занятных деталей, и не просто декоративных, но точных и работающих на характер персонажей, на прояснение их взаимоотношений.

При этом, в отличие от спектаклей Люпы и Клечевской, тоже по-своему замечательных, но избыточно многословных и пафосных, в «Теореме» текста – минимум, это либо короткие малозначащие реплики, которые скорее держат ритм действия, нежели несут информацию, либо развернутые монологи, среди них три ключевых – цитата из «Смерти Ивана Ильича» (ее зачитывает отец), апокрифический рассказ гостя о грехопадении и финальный монолог о пустыне. Основное действие обрамляет стилизованное интервью главы семейства – он крупный бизнесмен и политик, отвечает на расхожие вопросы штампами, что примечательно – не консервативно-буржуазными, а вполне либерально-интеллигентскими, и на прямой вопрос, верит ли он в Бога, говорит, что вопроса не понимает; в предфинальном эпизоде, который «рифмуется» с прологом, персонаж потерян и подавлен. Но кроме того, на заднем плане возникает видеопроекция уличного интервью, где случайно выхваченные камерой люди рассуждают о возможности или невозможности чуда. То есть Яжина выводит социальную притчу на уровень философской мистерии – и не за счет велеречивых рассуждений, как это неизбежно предполагается, коль скоро речь заходит о «духовности» в контексте русскоязычного театра, но используя все формальные средства актуального театра: пластику, видео, свет – а свет выставлен в спектакле фантастически. Внятность мысли при безупречности формы.

Автор: © Вячеслав Шадронов

Между картинками без слов – затемнение, в котором тоже живут персонажи. Они двигаются или танцуют. Их силуэты видны даже на темном пространстве. И снова свет. И перед нами – семья богатого хозяина фабрики. Их ежедневный быт. Скучающая жена. Прическа. Платье. Туфли. Заботливо поданная чашка кофе в кабинет работающего мужа. Цивилизованные и десять раз прилизанные щеткой для волос дети. Служанка – показатель респектабельности и уровня жизни. Шум из окна. А панорама – не иначе вид на Кремль. Семья за обеденным столом. Жена прихорашивается за туалетным столиком. Дочка носится с фотоаппаратом. Сын поправляет джемпер. Идиллия. Затем приходит телеграмма. Приезжаю завтра. И жизнь ломается. И после телеграммы «Я завтра уезжаю», она уже не войдет в привычную колею. Всё разрушено. Эта центральная часть спектакля разыгрывается фрагментами-мизансценами. И напоминает кино. Кто же тот таинственный Гость? Что перевернул весь дом вверх дном?

Уже после его отъезда несколько эпизодов выбиваются из общего ритма. На диване сидит застывшая служанка. В центре мальчик – проходящий персонаж. Он разговаривает с видео, на котором сидят и чирикают на проводах какие-то птахи. Диалог примерно следующий:
- Кто вы?
- Создания.
- А кто вас создал?
- Создатель.
- Каждый в какой-то мере сам себе Создатель.
- Довольно смелое заявление.
- А что он от нас хочет?
- Любви…
- Любви.

Птички улетают. Хозяин фабрики, крупный бизнесмен и политик, в отчаянии спрашивает у отъезжающего Гостя: «Что ты от нас хочешь?» А он молчит в ответ. Моё сознание сразу превратило Гостя в Создателя….под видом гостя пробравшегося в респектабельный дом….чтобы все вдруг научились … любить. И довольно любопытный сам по себе сюжет превращается в притчу, в нечто более интересное, глубокое и ёмкое. По сюжету же, приехавший вслед за телеграммой Гость по очереди вступает в связь со всеми жильцами этого вычурного семейства, от служанки, до сына, дочки, жены и заканчивая самим отцом семейства. Его обаяние загадочно. К нему влечет всех без исключения домочадцев. И никто не сопротивляется. А все только и ждут… Сцены разыграны не только с некой животной и дикой сексуальностью, исходящей от актера Себастьяна Павляк, но и с превосходным чувством юмора. Впрочем, моим соседям по креслам не доступном: я смеялась часто одна.

Гость выполняет тайные и скрытые желания домочадцев. Он наполняет смыслом (и спермой) жену. Играет в футбол и поднимает повыше уставшие ноги мужа. Лечит от комплексов сына. Дарит первую любовь больной дочери. А внимание – служанке. Любопытно и как кто к этому подходит. Какими путями. Через какие ухищрения. Или без оных. Каждая сцена ведущая к близости – отдельный спектакль. С раздеванием в спальне мальчика. Или с дымом от сигарет, когда закуривает жена.

Еще любопытно как реагирует зал. Когда раздевается на авансцене актер, то волна молчаливого «оха» / «вздоха» почти сметает тебя с кресла. Но все цепко держатся за поручни своих мест, боясь показать полякам простую истину: мы еще не Европа. У нас совсем недавно в стране «секса не было» вовсе. И большинство, сидящих в зале, то время застали.

Свет. Нюансы. Полутона. Минимум диалогов. Большие – они даны какими-то блоками: обрамляющее спектакль интервью фабриканта прессе (обращенное к нам, зрительному залу) в начале. И в конце (когда он подавленный и поникший объявляет об отказе от фабрики в пользу рабочих, надо полагать превратив свое предприятие в акционерное общество); разговор Гостя с хозяйской дочкой о Рае и грехопадении; путешествие отца по пустыне и мысли о безграничности мира.

Приятно было после окончания спектакля, перебросившись парой фраз с многочисленными театральными деятелями и коллегами здесь присутствовавшими, убедиться, что не все, подобно моей сбежавшей соседке, недовольны и огорчены. Мой Любимый Журналист оценил спектакль как «шедевр», и я, довольная, пошла в ночь. Всё-таки польский театр – польский театр. Добже. Dobrze. Браво. Brawo. Мало – mało. Dzięki. Спасибо.

Автор: © Анастасия Вильчи