index-art

«Нет поворота назад, заросла дорожка»
Петя Трофимов
(А.Чехов «Вишневый сад»)

Что такое жизнь? Четкую формулировку дать сложно, ведь у каждого человека возникают свои ассоциации на этот счет. Определение зависит от многих факторов. К примеру, Шекспир говорил: «Жизнь – это театр, а люди в нем актеры», от спортсменов я часто в интервью слышала, что «жизнь – это бег на дальние дистанции с препятствиями». А для меня жизнь – это олицетворение дороги, пути.

Каждый в своей жизни выбирает свой путь: двигаться вперед, назад, попросту стоять на месте.

Вот и в спектакле, который московская публика увидела 17 февраля в центре Мейерхольда, я разглядела тему человеческого выбора, где японский режиссер Мотои Миура показывает то, как человек приходит к тому или иному решению, что он предпринимает и есть ли у него вообще цель в жизни.

Тема достаточно философская, но Япония это страна с многовековой культурой у которой есть и будет своя удивительно тонкая философия, которая раскрывает порой обычные явления с необычной стороны. Поэтому попробуем подойти к спектаклю философски.

На сцене три оппозиции: Раневская со своей семьей, словно застывшая фотография, смотрят на зрителей; Лопахин – представитель сурового настоящего, где главную роль играют деньги; и представитель будущего – Петя Трофимов, от которого веет революционными идеями и для которого «нет поворота назад, заросла дорожка».

Казалось бы, что может связывать прошлое, настоящее и будущее? Но, несмотря на то, что позиции и взгляды различны, связь есть: никто из них не принимает попыток к действию. Все они только болтают, находясь на сцене.

«Говорите! Что-нибудь, говорите!» — просит Раневская. Таким образом, она и ее семья пытаются сознательно не расслышать истинного настоящего и истинного будущего. Они дружно смотрят из окна своего дома на вишневый сад и им от этого легче. Выбор пути понятен – «пятимся назад»!

«Не надо обманывать себя, нужно смотреть правде в глаза!», – кричит Петя. Этот пронзительный крик разрушает самообман, и семья остается один на один с настоящим (Лопахиным) и будущим (Петей). Лопахин и Петя тянут их на свою сторону, исповедуя свою правду. Пред лицом выбора у каждого из семьи Раневской происходит нервный припадок: кто-то начинает кричать, кто-то петь, кто-то смеяться. Раневская истерически рассказывает о всех невзгодах ее прошлого, она говорит, громче и громче, практически кричит и Лопахин не в силах слушать ее, вручает оконную раму, словно плачущему ребенку соску.

Такой режиссерский прием под музыку Хачатуряна повторяется несколько раз. Музыка полностью соответствует атмосфере спектакля. И как ни странно, музыка, написанная для драмы Лермонтова «Маскарад», не режет слух.

И вот долгожданный момент — в словесную борьбу вступает настоящее и будущее.

«У меня постоянно свои и чужие деньги,» — говорит Лопахин и предлагает Пете деньги на дорогу. На протяжении спектакля Лопахина атакует муха, которую он пытается поймать, и вот, поймав ее, говорит: «Петя Трофимов». «Я дойду, а калош моих нет», — отвечает бедный, но гордый революционер Петя и не берет деньги.

Кульминационной сценой становиться монолог-призыв к действию на русском языке Ани. Она призывает к действию, а не к пустому созерцанию. Она верит в светлое будущее и в промежутках своей речи поднимает опустившуюся раму, из которой на зрителя безразлично смотрит ее семья. Этот призыв завершает искаженная музыка вальса. Сильная сцена, но зачем-то в голове крутится: «Слова, слова, опять слова!»

Еще один неожиданный ход режиссера – слияние оппозиций. Лопахин, вспомнив свое детство, проведенное в доме Раневских, присоединяется к числу созерцающих. А Петя остается один на один со своим выбором. Режиссер оставил на волю зрителя решить, какой путь выберет Петя?

Вот только вопрос, а почему же пьеса называется «Вишневый сад»? Разгадка проста: вишневый сад – это прикрытие, одна из псевдо причин. Еще раз повторюсь: «Не надо обманывать себя, нужно смотреть правде в глаза», а герои спектакля смотрят не «правде в глаза», а на «Вишневый сад».
Одним словом спектакль философский и как начался с философской ноты, так ею и закончился.

Автор: © Венера Баязитова

«Вишнёвый сад» на японский лад

Японский театр «Читен» (Chiten) известен своими авангардными постановками. Аннотация гласит, что театр пытается «реконструировать смыслы через бережное отношение к драматическому тексту». Режиссер Мотои Миура решил воплотить этот постулат на так хорошо знакомых нашему зрителю пьесах Антона Чехова. Так как звучит по-японски «Вишнёвый сад»?

Звучит – слово неожиданно точное, для этого театра очень важна особая ритмика звучания текста. Как актёры произносят свои слова, где ставят акценты, какие слоги удлиняют, какие ударяют – это создаёт особое именно звуковое впечатление в самом прямом смысле. Но здесь это существует не просто отдельным «бантиком», а идет на службу и режиссерской задаче. Герои «Вишнёвого сада» друг друга не слушают и не слышат, смотрят перед собой и заводят речь каждый о своем. Им, наверно, только так и можно и разговаривать, неестественно отточенными фразами, и реагировать заученными наперед эмоциями. Сценически Миура так же и выстраивает своих персонажей. Во-первых, в его постановке нет ни одного второстепенного героя, тех, кто никак не двигает сюжет – слуг, гувернанток, конторщиков, лакеев – никого нет. Вся беда в том, что и главные персонажи сюжет двигают только лишь из-за невозможности самого времени стоять на месте. Любовь Андреевна Раневская, её брат Леонид Гаев и Варя, приёмная дочь, сидят на сложенных друг на друге оконных рамах в одну линию, над ними, чуть выше, стоит дочь Раневской Аня. Вот таким треугольником они и будут находиться весь спектакль. В руках они держат так же оконную раму, в течение спектакля Лопахин отнимает у них одну и даёт им в руки другую, а они послушно за неё цепляются. Такая смена, судя по всему, хоть как-то показывает нам, что дни идут, потому что в действиях персонажей это не отражается никак. Они сидят и ждут, ждут, когда что-то случится, ждут и разговаривают. То ли ни о чем, то ли не о том. Единственный человек действия – это как раз купец Лопахин. Правда, когда он в очередной раз пытается отобрать оконную раму у Раневской и других перед решающим днём – они крепко в неё вцепляются и не желают отпускать. Но всё произойдет и против их воли.

У Мотои Миура все персонажи с долей абсурда, подчеркнутого, бросающегося в глаза, смешного и страшного. Раневская улыбается сладко-простодушной улыбкой и болтает ножками, неважно говорит ли она о Франции или о гибели своего сына Гриши. Петя философствует, ругая философию, и в его словах, вроде бы, есть готовность двинуться к переменам, да вот только вопрос: «Где мои калоши?» и останавливает. Фразы, которые произносят все, настолько пусты, настолько безэмоциональны, что не важно, будут ли герои после них смеяться, или плакать, или что-то там еще. Они заливаются поддельным смехом в один голос, и только Аня, стоящая над тремя своими родственниками, скорее, кричит.

Вообще, судьба этого вишнёвого сада известна с самого начала. Хотя бы потому, что смотрят пока еще его владельцы через раму не на цветущие вишни, а на песок. Песком усыпана вся сцена – это всё что уже осталось от сада. По песку вдобавок ко всему рассыпаны деньги. И Любовь Раневская не «роняет портмоне» как у Чехова в ремарках, а просто кидает деньги с равнодушием. Таким же способом «удобряет» сад и Лопахин. Только вот он старается во благо, а Раневская – просто так. С этими монетами, кстати, в виде ремарки, тоже интересная история – их для спектакля собирали обычные зрители, поэтому там было не найти японских сен, всё наши современные и советские копеечки.

Поразительна по эмоциональному накалу кульминационная сцена, когда Лопахин объявляет, что купил сад. Наверно, такого контраста между спокойным течением жизни чеховских персонажей и отдельно взятой этой сценой мало у кого можно было увидеть. Лопахин вручает хозяевам новую раму, и свет за ними становится ярко-красным. Прутья у рамы образуют крест, и Раневская, так же как и прежде, послушно вцепляется в этот крест, ей его и нести. В этой же сцене все они повисают на раме, превращаются в марионеток, а держит её только лишь бедная Аня. Стоит ей поднять раму и все трое поднимут головы, опустить – снова повиснут. Вот так она и читает свой монолог на русском, чеховском, языке. Это как будто её последние попытки достучаться до всех раневских. Для Лопахина покупка сада оказывается сомнительной радостью – он не может даже пройти по нему, не поскользнувшись. В конце они так и останутся сидеть. Режиссер из Киота смог прочитать Чехова удивительно точно. Обещали бережное отношение к тексту – вышло весьма любопытно – все монологи, диалоги поменяли местами, текст Чехова превратился в конструктор, из которого Мотои Миура и составил своё точное смысловое высказывание.

Автор: © Елена Четверик

Показ в Москве состоялся 17 февраля 2011 года.
Режиссёр: Мотои Миура
В ролях: Сатоко Абэ (Раневская), Шиэ Кубота (Аня), Хироэ Тани (Варя), Даи Ишида (Гаев), Юшеи Кобаяши (Лопахин), Юсуке Оба (Трофимов)

Театр «Читен» основан в 1997 году под крышей театра «Сейнандан». В апреле 2005 года становится самостоятельным и переезжает в Киото. В отличие от множества иных театров Японии, где функции режиссера и драматурга соединены в одном человеке, театр «Читен» исповедует иную философию: здесь режиссеры сосредоточены только на постановочной работе. Театр стремится интерпретировать различные драматические тексты, создавая живой, эмоциональный театр, где слиты воедино слова, свет, звук, сценография и тело человека. В Японии театр «Читен» знаменит как приверженец театрального авангарда и инноваций, пытающийся реконструировать смыслы через бережного отношение к драматическому тексту.

Мотои Миура родился в 1973 году. Окончил Драматическую школу Тохо Гакуен. В 1996 году пришел работать в театральную труппу «Сейнендан» и театр «Комаба Агора». С 1999 по 2001 год учился и работал в Париже по гранту Японского агенства по культуре – и как режисер, и как арт-менеджер (Театр Жерара Филиппа, Национальный драматический центр Сен-Дени, Национальный театр Le Quartz-Scene в Бресте). В 2001 году Мотои Миура возвращается в Японию и начинает сотрудничать с театром «Читен». Именно он был одним из поколения молодых японских режиссеров, которые начали ставить новую европейскую пьесу на родине – в частности, Мотои Миуара прославился, как постановщик пьес Йона Фоссе и Дэвида Хэрроуэра. В 2005 году театр «Читен» отделяется от театра «Сейнендан» и переезжает в Киото. С 2007 года театр реализует творческую программу «Четыре шедевра Антона Чехова» и берет Главный приз Агентства по культуре за «Вишневый сад». В 2008 году особенно успешной оказывается постановка оперы Филиппа Гласса «В застенке» по «Процессу» Кафки.