index-art

Выставка «Художники свободы. Анатолий Зверев, Владимир Яковлев»
в галерее «Дом Нащокина»

Несмотря на то, что Анатолий Зверев и Владимир Яковлев познакомились на заре своей юности, в жизни они практически не общались. Зверев был из небогатой семьи военного и рабочей, он с детства привык недоедать и нищенствовать, так что к Яковлеву – внуку известного пейзажиста Михаила Яковлева – относился с неприязнью, как и к любому буржуазному элементу.

Тем не менее, общего у них было немало. Организовать выставку двух художников – решение очевидное, они и впрямь друг друга удивительно дополняют. Схожие условия творчества, противостояние официальной культуре, оба были признаны на Западе и гонимы в родном Союзе. И потом – никто из них не имел законченного художественного образования, оба обладали недоброй славой, Яковлева называли полуслепым безумцем, Зверева – дебоширом и пьяницей. И оба с развалом СССР были признаны лучшими отечественными экспрессионистами.

В рамках выставки «Художники свободы» весь первый этаж галереи «Дом Нащокина» был отведен работам Анатолия Зверева. Среди них много автопортретов, но есть, например, изображение и его друга художника Немухина. Из автопортретов примечательна работа 1969 года, выполненная на оргалите. Это, пожалуй, самое известное произведение Зверева, оно же служит визитной карточкой нынешней выставки. Печальный образ, выведенный широкими уверенными мазками в серо-голубой гамме, очаровывает зрителя. Вокруг картины много людей, кажется, будто многие пришли сюда исключительно ради этого шедевра.

Вообще Зверев изображал себя не раз и не два – только на этой выставке полтора десятка автопортретов. Не реже он рисовал и свою удивительную музу Оксану Асееву. Между ними был роман, который москвичи могли обсуждать часами – мало того, что Оксана была вдовой поэта Николая Асеева, так еще и разница в возрасте между ней и Зверевым составляла почти тридцать лет. Результатом этой необычной страсти стали десятки асеевских портретов – на этой экспозиции самый значительный, на мой взгляд, «Портрет Асеевой в шляпе».

В «Доме Нащокина» представлен и еще один женский портрет – актрисы Татьяны Самойловой. Нарисован он был через год после выхода фильма «Летят журавли» и его триумфального шествия по мировым кинофестивалям. Эта картина имеет скорее историческую ценность, чем художественную – тогда в 1958 Зверев все еще экспериментировал с формой и цветом и находился в поисках своего фирменного зверевского стиля.

Портреты Владимира Яковлева выглядят еще более своеобразно. Например, отдельного внимания заслуживает «Портрет профессора Мясникова». Если шляпу, надетую на товарища Мясникова, разглядеть еще удается, то вот его самого здесь как будто и нет. Там где по логике вещей должно располагаться лицо – там большая черная клякса. Причем выполнена эта работа в излюбленной технике Яковлева – резкими точечными нажатиями кисти на полотно.

Впрочем, характеристика «портрет» у Яковлева далеко не всегда используется в традиционном смысле. У него есть работы с названиями «Грустный портрет», «Портрет с петухом», «Мужской портрет в шапке с деревом», «Портрет с красными губами», «Портрет улицы» и даже «Портрет ветра». Вот это последнее – своего рода фетиш Яковлева. «В целом я художник “Портрета ветра” и цветов» – зачастую говаривал он о себе. В «Доме Нащокина» их два – 1957 и 1968 годов – и второй определенно лучше интереснее и глубже первого.

Если возвращаться к Звереву, то необходимо рассказать о его графических работах. В одном из залов на первом этаже – ряд иллюстраций. Анатолий Тимофеевич боготворил Лермонтова, много его стихов знал наизусть, так что целая стена набросков для поэмы «Мцыри» не должна никого удивлять. Также Зверев писал иллюстрации к разным произведениям Гоголя («Мертвые души», «Вий», «Сорочинская ярмарка»). В этом же зале выставлены эскизы из серии «Зоопарк». По рассказам современников Зверев очень любил приходить в зоопарк. Он останавливался у какого-нибудь вольера, доставал блокнот, карандаш, и за полминуты двумя-тремя росчерками изображал выбранное животное. Он вообще любил зверей – предписывала фамилия.

Еще одна примечательная работа – в данном случае живописная – пейзаж «Николина гора». Этот подмосковный поселок известен сейчас тем, что там обитает отечественный бомонд. В советское же время это место было известно не менее – здесь были дачи полярника Отто Шмидта, физика и нобелевского лауреата Петра Капицы, экономиста Александра Чаянова. Впрочем, пейзаж интересен не этим. Если рассматривать его с расстояния вытянутой руки, то никак не можешь понять, что же здесь нарисовано. Я в итоге смирился с мыслью, что это поселок, запечатленный с высоты птичьего полета. Однако, отойдя на пару шагов назад, я со всей ясностью увидел, что на картине деревья, зелень листвы и проглядывающее сквозь них прозрачно-голубоватое небо. Но что удивляет – рисовал-то он, стоя вплотную к холсту! Ведь не пользовался он телескопической кисточкой?!

У Зверева есть и другие пейзажи, не менее занятные, чем «Николина гора». А Владимир Яковлев пейзажи рисовал редко – в этом плане ему были ближе натюрморты. Выше уже упоминалось его высказывание о цветах и портретах ветра, но можно привести и воспоминание Владимира Немухина: « Я ему говорю (Яковлеву): “Володь, вот как ты объяснишь свои работы — все цветы и цветы…” А он очень просто объяснял: “Ну цветы ведь всем нравятся, поэтому я и пишу цветы”» Что правда, то правда – под них отведен целый зал на нижнем этаже галерее. Особенно хорош «Цветок на черном фоне» – глядя на него, вдруг понимаешь, что это уникальная вещь, что ни до Яковлева, ни после него не найдется человека, который бы изобразил цветок так. Черный фон грозит обернуться бездонным ночным небом, а цветок – гигантской неохватной звездой…

И Яковлев, и Зверев работали ни за грош. Они ничего не требовали и ни к чему не стремились. Можно сказать, что они трудились – если не боролись – за идею. Пытались противостоять безвоздушному искусству соцреализма. Зверев умер в 1986 – в это время начиналась перестройка, трещал по швам Железный занавес, новые формы в искусстве приветствовались с восторгом и обожанием. Победа была одержана, бороться отныне было не за что. Яковлев пережил Зверева более чем на десятилетие. Но и он опустил руки, добившись признания. Он практически не писал в девяностые, он томился в психиатрической клинике, ожидая смерти. Когда борьба за свободу сродни воздуху, мир без борьбы – вакуум. Они боролись за идею – но победа отняла у них не только борьбу, но и идею…