index-art

Гамлет у Бенедикта Камбербетча ребенок. Абсолютно и совершенно по-детски раздавленный горем мальчик, с брошенной игрушкой-Офелией, солдатиками на посту у входа в его придуманный мир безумия и такими же игрушечными воротами, чтобы отгородиться от взрослого мира убийств, предательства и измены. Вы помните сколько Гамлету лет? Этот вопрос родился на спектакле театра Барбикан вчера.

Режиссер Линдси Тёрнер спрямляет время, и Дания из Средних веков переносится в условный мир ХХ века, будто вы смотрите на бальную залу и званный обед в 50-60-х годах. Горацио наряжают в клетчатую рубаху, делая из него очкарика (ученый друг) с вечным рюкзаком туриста за плечами. Офелия на придворную даму не походит вовсе: ни манерами, ни одеждой. А слуги и челядь во дворце старательно изображают клерков, пусть и не современного офиса, но типичной конторы: деловые папки, костюмы, схемы сражения на доске и деловитая походка, местами переходящая в метание.
Королева Гертруда элегантна (актриса Анастасия Хилл), но так ли уж необходимо вытаскивать ее для разговора с обезумившей Офелией из постели в шикарном белье и перед нами-зрителями натягивать платье? Чтобы подчеркнуть … что? Так же не ясны были моменты кастинга актеров, когда сына Полония и брата Офелии Лаэрта играет афро-лондонец, при том, что никаких намеков на изменение сюжета, где он родной брат и родной сын нет в принципе. А один из друзей принца (Розенкранц или Гильденстерн — не суть, здесь по этому поводу хорошо шутят) почему-то датчанин-индус. Отмахнуться для поддержания идеи зашкаливающей толерантности, порой переходящей в анекдотичное безумие? А смысл? Так же не выходит из головы голова Офелии (актриса Сиан Брук) во втором акте: задуман был дефект в прическе? Или это случайность из жизни? Из жизни ли? И случайность ли?
Но в общем и целом постановка Тёрнер почти без загадок, опирается на вполне классическую сценографию, в которой зала дворца, с распахнутыми вдаль дверьми и баллюстрадой, соединены между собой лестницей, и все это во втором акте присыпано довольно мрачного вида землей с гравием и будто осколками разбитого асфальта. Отголоски знаменитого Остермайеровского «Гамлета» уловимы, с той лишь разницей, что там всё было выдержано в ровном духе фарса и стёба, клокочущего безумия, и современно до колик, здесь же, будто с надрывом привнося какие-то элементы чуждые шекспировским временам, они подаются осторожно и не смело, а засыпанная землей сцена и вовсе подана, как откровение: актрисы разуты и так аккуратно вышагивают по этой грязи босиком, что хочется уже им помочь, хоть чем-то. Когда в разговоре с Гамлетом о здездах над ними Горацио поднимает голову вверх, эти отголоски вновь поют свою песню, но, возможно, только в мои уши. Без преувеличений, эту сценографию можно назвать красивой и элегантной, и дважды, используя мастерски свет и спецэффекты, режиссер заставляет нас наблюдать, как действие замедляется (все стало вокруг голубым и зеленым (с) — песня в моей голове), и в зеленом свете мигающих огней, Гамлет вот-вот получит тот самый коварный удар отравленной рапирой от Лаэрта. Дворец, на протяжении всего спектакля погруженный во тьму, иногда оживал, дышал, пугал, предупреждал и уводил героев в распахнутые настежь двери, как Офелию, в никуда, во тьму. Собственно Тьма — подруга этого спектакля. Тьма — его стержень. А в ней — напуганные насмерть дети.

Декорации для спектакля-детектива или спектакля-ужастика, хотя, чем не ужастик «Гамлет» Шекспира? Столько трупов в финале, столько смертей. Но они — не трогают. Нашему веку досталось столько цинизма, а смерти исчисляются тысячами ежедневно, пусть и не рядом, но на расстоянии вытянотой руки до тв-ящика, в этом дело?

До начала показа зрителям прокрутили интервью Камбербетча о роли Гамлета, где он много шутит, и на вопрос о том, удалось ли ему впрыгнуть в обруч, где обруч иносказательный образ роли Гамлета, он тоже пытался отшутиться. Не вышло. Вопрошатель настаивал на серьезном ответе, ведь Гамлет — «обручь» для каждого актера, его мечта и цель, вы впрыгнули иль нет?! Какие уж тут шутки? Но именно благодаря завернутым в шутовскую обертку монологам, и очень позитивно настроенному залу (лондонскому, не нашему, наш спал или тупил), именно благодаря талантливым переходам от отчаяния и безумия к смеху, так хорошо удалась Бенедикту эта роль. А она, смею вас уверить, удалась.

Ведь, что такое удача? Для меня это удивление видавшего виды зрителя, открытие чего-то нового, ранее не виденного, не понятого, не услышанного. Как прочитать знаменитый монолог так, чтобы стало понятно (сейчас снова про свою исключительно голову), что этот парень сейчас о самоубийстве? Не философствует, не жалуется на жизнь, а решается. Что останавливает нас на этом краю? Лишь неизвестность. Хотя, что есть смерть? Возможно всего лишь сон, но будут ли там сны? И темнота. Приятная такая, и уже родная, темнота спектакля. В нее погружается Камбербетч-Гамлет, когда выпрыгнув из-за стола на пиру, думает нам-зрителям свои мысли вслух: гости утонули во тьме, и растаяли там.

Если бы знать (это не из Чехова сейчас, откиньте), так вот, если бы знать хорошо английский фольклор, то возможно, использование песенки в финальной сцене с Офелией стало бы яснее, ну, как если бы мы запели в этот момент что-то про «его буйна голова-а-а-а» или там «кровь на рукаве, да во сырой земле». Но таких знаний нет, увы, и ясно только, что девочка с ума сошла после смерти и из-за гибели отца, и Гамлет со всеми своими остывшими чувствами не причем. Во всяком случае в этой трактовке Шекспира. Общее же впечатление от игры в оригинале, это было занимательно и полезно, я сейчас о языке, такой быстрый и чистый английский услышишь не часто. Местами на отдельных монологах с Полонием, и вовсе вскачь, как скороговорки.

Позволив себе, после написания этого отзыва, познакомиться с английской критикой, с удивлением должна констатировать, что мои впечатления совпали с впечатлениями обозревателя The Daily Mail Квентина Леттса, который считает, что Камбербэтч — вообще лучшее, что есть в спектакле. С ним согласен и критик The Guardian Майкл Биллингтон, назвавший идеи режиссера Тернер «полупрожаренными». Ну что ж, кому-то нравится бифштекс с кровью, но в целом, вышел почти современный «Гамлет»: взбитые яйца для обывателя, изредко предпочитающего коктейль неразбавленому виски.

© Анастасия Вильчи