index-art

По ходу 1,5 часового действия главного героя тошнит. Тошнит-тошнит, тошнит-тошнит, и….со свистом вылетает изо рта пробка, отскакивая за кулисы. «Необычное ощущение» – говорит герой. Вроде уже ждешь чего-то. Ждешь-ждешь. Ждешь-ждешь. А оно не случается. Вот так и у меня сегодня вечером.

Потрясающий сплав режиссера и художника (Могучего-Шишкина), отличные актерские работы, а почему-то вдыхая, будто мало кислорода. не хватает. Совсем не так, как в том самом Комарово, куда приезжает Изотов вместе с Лизой.

Изотов – писатель, у которого недавно вышла книжка. А значит он не такой уж неудачник. Но несет себя именно так. Невесело. Неуверенно. Что нашла в нем Лиза? А собственно, она особо и не искала: на той вечеринке, что они познакомились, он был самым известным, свободным и тем самым человеком «с домом», которого Лиза хотела найти.

Кто такая Лиза? Просто Лиза. Просто девушка. Но без дома. Своего дома. Т.е. без семьи, любви, детей. Тоска догоняет их обоих, в кровати. И поддержав крик-просьбу Лизы, такую частую, особенно в устах нервных женщин: «Увези меня отсюда!», Изотов увозит. В глушь. Но не в Саратов, а под Питер, в Комарово, где у него родовое гнездо, точнее половина гнезда. Вторая осталась после склоки родителя-отца с братом за дядей-пианистом. И вот едут Изотов с Лизой на такси в поселок, дорогу перебегает заяц, машина в кювет, они идут оставшуюся часть пути пешком, и…приходят.

Водитель Николай – житель поселка, обитающий у дяди учёный Сергей Сергеич – говорящий о звездах (химик? астроном? математик?) со знаковой фамилией Заротустров, и потомственная библиотекарша Ольга, бывшая возлюбленная Изотова, а также голландцы-проездом оказавшиеся в поселке – наводняют сцену и разыгрывают, собственно весь сюжет.

Не понятно и не ясно до конца кто из героев реальный, а кто вроде бы как уже и не существует. Так, был ли дядя и был ли его концерт в финале – осталось загадкой. Потому что среди названных персонажей, изредка и им передавая «поносить» крылья, бродят два ангела-клоуна, а также мальчик-ангелочек, мальчик-погибший брат Ольги-из-библиотеки, и иногда он же просто мальчик. Ещё бродят все в данном случае не в белом, а в черном, служители сцены, что-то передвигая, внося-вынося, поддерживая микрофон, раздувая искусственный снег или сдирая настил с конструкции. Конструкция надо сказать прелюбопытнейшая! И когда ее белый слой сдернут, то ниже оказывается черный, а следом снова белый, а следом… старый рояль!

Ощущение от Изотова – попавший в какую-то депрессивную воронку или в кризисный возраст (ему 40?) обычный в общем-то человек: он готов отдать полдома дяде даром, лишь за концерт для публики, но он издевается над Лизой, он идет к Ольге просить прощения (десятикратное «прости» звучит фальшиво, потом еще не раз повторенное уже Лизе – вообще теряет смысл), и кажется винит себя за смерть её брата в прошлом утонувшего. Он обычный, с грехами и сомнениями, с полным набором качеств, и плохих, и хороших. Но лично мне он был неприятен. На уровне воздуха. Приезжает. Мается. Собирается уехать. Продать полдома. Лиза тоже мается. Мечется в окне чужого дома. А потом соглашается ехать в Голландию. А Изотов вроде дарит свою часть дяде. И … улетает с клоунами-ангелами… в море, в небо? Кто-то решил, что герой (главный или нет – это тоже неразрешенный вопрос сюжета который мучил Изотова, какое место он занимает в событиях, какую роль играет, главную или второстепенную) умирает. Не знааааю. В каком-то огне мечется, да.

Дело ясное, что дело темное. И сама пьеса не вызывает желания выяснять что и как. Если бы не режиссерско-сценографический подход, то было бы все условно-абстракто настолько, что смыслы утонули бы в тумане. А тут…

Удивительно и невероятно, но сюжет и собственно пьеса, только как трамплин для прыжка. Сам же прыжок – удался благодаря уже сложнейшим, интереснейшим трюкам и кульбитам в воздухе, и приземление удалось – мягкое, будто в снег: финал под ручку с ангелами. И уже не важно что там у «спортсмена» на лице: улыбка или гримаса.

Что было у Дурненкова? Фантасмагория, с размытыми границами времени и пространства. Согласна. Банальный текст. Согласна. И читать не возникает желания. А вот пропустить спектакль было бы жаль.

Сидя в зале понимаешь в каком мы веке: экран в экране, рисунки он-лайн появляются на полотне сцены, исчезают, сама сцена – полотно для прыжков велосипедистов, с вырезанным окошком – удивляли все 1,5 часа. Там еще много всего, внутри: клоунада, туалет этот, история Оли, машинка из картона, наряды тетки, раздвоение дам, и чудесные зайцы…из цилиндра. Будете в Питере – посмотрите!

Автор: © Анастасия Вильчи

Конвейерной сборки дурненковская фантасмагория – продукт приевшийся своим однообразием: действие происходит в пространстве, где размыта граница между прошлым и настоящим, реальным и воображаемым. Изотов – писатель, для которого, стало быть, реальное и воображаемое взаимопроницаемы по определению, кроме того, он опасается из автора превратится в персонажа собственной истории, и хорошо, если главного – а если нет? Познакомившись с бабенкой по имени Лиза, он везет ее, а точнее, таксист Николай везет их в некое место, где стоит старый дом, а в доме том, в комнате, оставшейся от дяди-музыканта, живет ученый, астроном и философ, Сергей Сергеевич Заратустров. В той же местности проживает и бывшая возлюбленная Изотова, потомственная библиотекарша Ольга, чей прадед завещал свое собране книг народу с условием, что библиотекарями будут он сам и его потомки, представители рода – волею Дурненкова это правило неукоснительно соблюдалось и советской, и пост-советской властью, однако последовательность нарушилась, когда утонул младший брат Ольги.

Утонувший ребенок – образ, вполне недвусмысленно отсылающий к Чехову. Впрочем, цитаты и аллюзии не только на Чехова, но и на Кэролла – один из структурообразующих элементов пьесы Дурненкова в отсутствии линейного сюжета. Однако и чеховщина, и чудеса зазеркалья – общее место для такого рода драматургии, на них далеко не уедешь. Могучий же смотрит и двигается гораздо дальше. Он вместе со сценографом Александром Шишкиным выстраивает почти во всю длину и высоту сценической коробки что-то вроде спускающегося от колосников к авансцене задрапированного искусственного трека с окном в его вертикальной части, за раздвижными створками которого в глубине обнаруживается еще и экран для проекций, драпировка тоже служит своего рода экраном для видеоинсталляций художника Александра Малышева – пространство спектакля таким образом приобретает дополнительный объем. А заодно и позволяет режиссеру решать многие малозначительные или совсем ничего не значащие моменты неожиданно и остро-комически, например, когда картонный автомобильчик вываливается из «окна» и скатывается вверх тормашками по склону декорации, или когда Лиза безуспешно пытается пристроиться к «нарисованному» видепроектором на том же склоне деревянному садовому туалету.

Но пространство в пьесе – условно и абстрактно, не то что время. Главный герой родился в местечке под названием Часовая Гора, где «нет времени» (так говорит Заратустров), еще один персонаж, голландец Ян, изучал славистику в Хронингене. В этом пространстве-времени сходятся живые и мертвые, в том числе утонувший мальчик; присутствуют во плоти люди и ангелы, впрочем, ангелы тоже комически травестированные, ангелы-фокусники братья Изотовы в исполнении народных и заслуженных Евгения Капитонова и Николая Мартона. Помимо условности театральной и цирковой (фокусами дело не ограничивается – доходит и до отрезанной говорящей головы, и до движущегося безголового тела), в спектакле присутствуют и элементы условности кинематографической – на сцене действуют ассистенты в черном, работают с микрофонами и камерами, со снеговыми машинами.

«Формальный театр» для Могучего – не просто вывеска, под маркой какого заведения он не выпускал бы свои спектакли, это все равно «формальный театр». Игрушечный плюшевый заяц как материальный, но метафорический лейтмотив, две героини, постепенно отождествляющиеся, несмотря на свою противоположность, как зеркальные отражения одного и того же образа, и фортепианный «фасад», открывающийся в сценографической конструкции после того, как главный герой сдерет с нее все драпировки, белую, потом черную и снова белую, после чего прыгает по нарисованным на горизонтальной панели «трека» черным и белым клавишам, как будто ребенок, играющий в «классики» – это зрелище, которое не требует, по большому счету, ни сюжета, ни диалогов, и заведомо лишенный необходимости соотносить происходящее на сцене с драматургической основой спектакль, пожалуй, только выиграл бы. С другой стороны, претензий и наворотов в постановке Могучего явно больше, чем способна оправдать пьеса Дурненкова. Полуторачасовое действо хорошо смотрится – но как цирковое шоу или, наоборот, как произведение изобразительного искусства, в лучшем случае как перформанс. В котором актерам драматического театра – Виталию Коваленко (Изотов), Юлии Марченко (Лиза), Сергею Паршину (таксист Николай), Семену Сытнику (Заратустров), Наталье Паниной (Ольга) и другим, не говоря уже о титулованных еще в иные времена старичках – тесно и нечего делать, их персонажи – не характеры, они не люди, не ангелы и не призраки, они – часть динамической инсталляции, и если честно, не самая интересная ее часть, хотя меня лично это обстоятельство не слишком расстраивает.

Автор: © Вячеслав Шадронов