index-art

С самого начала фильм «Самоубийцы» против моих ожиданий затянул тем, что был динамичный, а уже скоро стал просто нравиться. Я не ожидала. Фильм оказался не глупым, глубоким, что для комедии странно, и тема раскрыта авторами.  После премьеры в Москве мы беседовали о фильме за чашкой чая с актером театра и  кино Данилом Лавреновым.

- Художественный руководитель фильма Александр Стриженов говорил о том, что они попытались вот таким образом через комедию кому-то из молодежи открыть глаза …
-    Воздействовать
-    Да, предотвратить такие шаги, как …самоубийство. Расскажи о твоем участии в этом фильме? Был ли кастинг? Как тебя пригласили?
-    Кастинга у меня не было, я вообще смешно попал на проект. Я занимался с Лешей Воробьевым, своим учеником, который к этому моменту уже получил главную роль в этом фильме. Так случилось, что я прочел сценарий и он мне очень понравился. И я стал думать кого там смог бы сыграть, и на другую главную роль уже был приглашен Женя Стычкин, и так получилось, что по возрасту только одна роль осталась – это роль Арсения, музыканта-гея. И хоть я и не ханжа, но сначала побоялся. Я стал к ней примериваться. Когда тебе хочеся оказаться внутри фильма,  ты можешь играть только вот это, то ты пытаешься разобраться что ж тебя там смущает, и можно ли каким-то образом побороться с этим. И я понял, что это можно играть при условии, что это не будет сделано в стиле Комеди-Клаб, что это не будет пародия на тематических персонажей. А Катя Гечмен-Вальдек, со-продюсер этого фильма и продюсер Леши Воробьева, она тоже думала предложить эту роль мне, но опасалась, что я как театральный актер с академической питерской школой, сразу откажусь. И когда я первый ей об этом сказал, то она очень обрадовалась и сказала да, да, да! Но. Меня не хотели утверждать режиссер с оператором, они мне в этом признались уже на шапке картины, когда мы уже все сняли.
-    У них был свой кандидат?
-    Да, это был известный актер, по этическим соображениям я не буду его называть.
-    Но в итоге?
-    Режиссер остался доволен. И Егор, и Юра сказали, что это уже представить сложно иначе. Это было уже после съемок и это было очень приятно.
-    Поправь меня, если я не права, но мне показалось, что Арсений, твой герой, он не совсем гей. Совершая превращения с одеждой и макияжем, он …
-    Ищет себя
-    Да, пожалуй, что так. Шире, как-то? Иначе?
-    Мне очень нравиться то, что ты сейчас говоришь, потому что если воспринимают этот фильм только как социальную комедию, мне кажется, не тот фильм смотрели. Фильм достаточно фантазийный и он не о том, что этот богат, а этот беден, тот гей, а этот трансвестит, этот начальник, а этот бизнесмен, не в этом дело. Люди пытаются себя искать. У каждого из героев есть какой-то узел, который в одиночку не может развязать. И по-моему понятно по нашему фильму, это не зависит ни от возраста, ни от социального положения, ни от чего не зависит. Вот так сложилось. У моего героя Арсения проблема самоиндефикации не в сексуально-половом смысле, а в человеческом.
-    Да, мы не откроем зрителям все карты и секреты сюжета, но проблема твоего героя разрешается не за счет решения озвученной, несчастной любви, а за счет решения другой – самореализации. Как только человек себя нашел, то проблема которая якобы была, она автоматически снялась. И вообще, мне безумно понравился финал, абсолютно голливудско-хэппиэндовский, но всем раздали по серьгам и связали  в узелочек, который завязывали на протяжении всей истории.
-    В фильме скорее знаковая система работает на зрителя, композиция играет на каждого из нас, чем сам процесс.
-    Ну а как проходил сам процесс съемок? Всегда зрители спрашивают, весело ли было вам в процессе?
-    Было очень весело. Мы снимали очень быстро, за 25 дней. Опаздывали, снимали ночью, торопились. Ну, например, сцена, в которой я оказываюсь в женском платье, на каблуках, в чулках и с голыми плечами снималась в особняке в ближнем Подмосковье при температуре минус 15. Как же не весело?
-    Надо отнести к плюсам хорошую организационную команду фильма? Уложиться в сроки иногда не просто?
-    Надо сказать о Саше Стриженове, о Кате Гечмен-Вальдек, Люде Калинской, о продюсерах фильма, это их заслуга. Была также потрясающая операторская группа, которую собрал Юра Коробейников, оператор. Мне одна актриса однажды сказала: «Когда ты готовишься к съемкам – дружить нужно с режиссером. Когда съемки уже начались – дружить нужно с оператором». Я дружил со всеми, но мне кажется так, как меня снял Юра Коробейников – меня мало кто снимал. Мне кажется у него большое будущее, я его называл в шутку нашим Свеном Нюквистом (оператор режиссера Ингмара Бергмана). Как, впрочем, и у Егора Баранова – запомните эти фамилии, пожалуйста!
Еще я хотел бы сказать всем тем, кто будет пытаться сравнивать роль Арсения с какими-то кино образцами. Дорогие критики, связывать эту работу с фильмом «Доберман» не стоит. Такой ассоциации у меня никогда не было. Спасибо, что напомнили, но была ассоциация другая: с фильмом «Вечернее платье», где потрясающе Жерар Депардье и Мишель Блан сыграли проститутов. И роль Джнни Депа в фильме «Пока не наступит ночь». Вот это я вспоминал. Но я не Джонни Деп, я не Мишель Блан, и фильм называется «Самоубийцы». И стоит отнестись к фильму и к нашим ролям, как к чему-то самостоятельному.

-    У фильма было несколько премьер, ты был на премьере в Питере, которая предваряла московскую. Расскажи о ней. Тем более – это твой родной город.
-    Как-то очень душевно прошла премьера, я заставил себя и сидел в зале.
-    Это был первый раз, когда ты увидел итог?
-    Нет, это был не первый раз, первый раз я посмотрел «Самоубийц» в декабре на кино рынке и я понимал, что там люди смотрят подкованные. Там и хлопали и смеялись – все-таки это же комедия! А за питерскую публику я боялся. Так как привык считать их более консервативными в чем-то. И то, что касается моего героя, эта тема могла кого-то покоробить. Более того, у меня в зале были мама и сестра. И поэтому я волево заставил себя сесть в зал, чтобы наблюдать…
-    И….?
-    И прошло замечательно! Чего я не ожидал. А премьера в Москве, может быть в силу того, что зал был не простой, и большой.
-    Премьера проходила в кинотеатре «Октябрь» в Большом и параллельно в маленьких залах.
-    Да, я выбегал и возвращался периодически из фойе в зал, но пожалел, что не заходил в маленькие залы, там было бы виднее, как реагируют зрители.
-    Теперь осталось дождаться реакции и рецензий на сайтах, где пишут не профессионалы, а простые зрители.
-    Я вообще, надеюсь, никого этим не обижу, больше всего ценю реакцию зрителей, которые не ангажированы
-    Но ведь это делалось для них, в первую очередь для зрителей, поэтому интересна прежде всего их реакция?
-    Конечно.
-    Тогда вопрос вот какой возникает. Если для тебя важнее зрительская реакция, тогда, если говорить о премиях и наградах, то зрительская тебе будет дороже, чем какая-то профессиональная? Или нет?
-    Нельзя отметать профессиональные премии, потому что признание в профессиональной среде – это очень многое. Это достаточно приятно, дает силу на дальнейшее, уверенность в себе. Никогда не забуду, как еще в театральном институте, после первых показов, актерских экзаменов на 2 курсе, я играл три очень разные роли: Лариосика в «Днях Турбиных», Марата в «Моем бедном Марате» и роль в «Квадратуре круга», и я помню, что после этого ребята с других курсов подходили, и что особенно приятно со старших. Хотя мне кажется, что все-таки профессиональные  премии они ангажированы, в большей степени, в меньшей степени, а зритель судит бесхитростнее, проще, и сердечнее. Если в него попадает, если зритель себя с твоим героем ассоциирует, то это очень много. И не нужно разбираться почему, эти вещи не разгадываемы. Все пытаются высчитать формулу успеха. А на самом деле нет. Возможно, они и есть, но для меня это не так важно. Даже плохое мнение о тебе, может быть даже ярое неприятие, оно лучше равнодушия. Даже если зал делится на две части и одни говорят, что это гениально, а другие, что это ужасающе, это значит, что у нас получилось. А когда выходят и говорят, ну как вам? Ну, ничего, ну нормально, ну вот этот вот артист – ну ничего.
-    Ничего – пустое место.
-    Да. Ничего – пустое место.  Они, зрители, остались равнодушны.
-    Ну и если попытаться задать красивый вопрос, в надежде получить красивый ответ, театр – это что? Театр для чего?
-    Это прежде всего чувства. Мы должны апеллировать к чувствам. И, на мой взгляд, сейчас очень сильный перекос в другую сторону. Конструируется все. Декорация, игра актеров, режиссерский замысел, свет…
-    То, что ты называешь  «конструируется», ты подразумеваешь прогнозируется? Что ты в это слово вкладываешь?
-    Я имею ввиду, что люди-создатели пытаются это все просчитать на берегу и создают в своем мозгу какую-то схему в расчете на успех. И эта схема, по их мнению, будет работать, как только они ее один в один перенесут на площадку.
-    А как надо?
-    Ну, как? Театр – это такое же искусство, как и живопись, литература. Там есть моменты рациональные, можно все сделать «правильно». Но, даже в кулинарном искусстве, где вы имеете дело  с весами, конкретными мерами, все равно по одному рецепту получится сегодня дно, а завтра другое. А если это касается эфемерного искусства театра? Сегодня есть, как наш с тобой разговор, а через полчаса его не будет. Он уже станет прошлым. Поэтому вот этот крен, слишком прагматический подход, который возникает везде, он убивает само искусство. И театра, и кино.
-    Нельзя требовать никакого результата от театра? Он не может быть прогнозированным? Какой может быть результат?
-    Это уже третья крайность. Требовать можно. Почему зритель, придя и заплатив деньги за билет не должен понимать, что артист говорит? Есть какой-то набор минимальных каких-то норм театральных, которые должны соблюдаться. На сцене должно быть видно, слышно и понятно. По крайне мере. Кино очень сильно зависит от монтажа. Ты можешь замечательно сыграть, но монтаж развалит все. Театр в этом смысле более груб, более определен, но, как ни странно, требует большего от актера. Ты не можешь сказать зрителю, что «я сейчас выйду еще разок»! Ах, что-то не вышло!
-    Дубль.
-    Дубль. Сидите, я сейчас вернусь, одну секунду. Сейчас я перенастроюсь немного.
-    Но вот именно за это и платят зрители деньги – за «живое» искусство.
-    Да, но вот как раз сейчас театр очень часто слишком рационален и прагматичен. Когда просчитывается все. И вот эта волшебная неожиданность театральная – не учитывается, для нее не остается места. И как только она возникает, она разрушает все эти конструкции. Иногда, вроде все делается правильно, а вот этой химии не возникает. Кто как называет, химия, искра, божественное вдохновение не снизошло.
-    Одно из определений театра: театр – это то, что возникает между сценой и зрительным залом. И когда закрывается занавес- все заканчивается.
-    Это вообще самое дорогое. Для всех по-разному, для мен самое дорогое, когда в зале возникает тишина. Я такой в этом смысле традиционны представитель питерской школы, Товстоногов говорил о том, что когда зал молчит и слышно как муха пролетит, для него это гораздо важнее, чем бурное проявление восторга. На поклонах я пытаюсь заглянуть в глаза зрителям. И самый дорогой момент, когда я вижу перевернутое лицо, тот взгляд, который означает, что человек не остался равнодушным. Что равновесие нарушено. Другое дело, насколько этот маятник долго будет раскачиваться и к чему это приведет. Наверное правильно, что театр никого не может сделать лучше.
-    Нет. Вот с этим я не соглашусь.
-    По крайней мере, воспитательная функция театра и кино – не главная. Она есть, конечно. В «Самоубийцах» даже уже на уровне сценария попытка закодировать молодых людей от этого страшного шага была. И это просчитывалось, об этом думалось.

Чай пили Данил Лавренов и Анастасия Вильчи