index-art

В программе «Социалистический авангардизм» этот фильм интересовал меня больше других – уже хотя бы потому, что автор сценария – Виктор Шкловский, до сих пор не в полной мере признанный одним из лучших русскоязычных литераторов 20 века. Мало того, единственный раз в жизни Шкловский выступил в «Мертвом доме» как актер – сыграл Петрашевского, но в титрах не упоминается, исполнитель роли обозначен тремя звездочками. Но как фильм в целом «Мертвый дом» интересен, конечно, не этими внешними обстоятельствами.

Достоевский в начале 1930-х годов – фигура, мягко говоря, сомнительная, полузапрещенный классик, однако в то же время – и самый востребованный кинематографом из хрестоматийных авторов 19 века. Фильм и строится соответствующим образом, хитро и многопланово. В начале и в конце «слово имеет» (так в титрах) профессор Коган – Петр Семенович собственной персоной растолковывает советским зрителям, что был такой Достоевский Федор Михайлович, из поместных дворян, в разночинской среде, сочувствовал народу, но предал дело революции, сначала испугавшись преследований, а затем польстившись на посулы и лесть царедворцев. То есть Достоевский в фильме – фигура в целом отрицательная, но в частности трагическая, что фильм от разгрома сталинскойцензуры все равно не спасло. Во-вторых, начинается непосредственно картина, не считая вступительного слова профессора Когана, с речи Достоевского на пушкинских торжествах, с речи «Смирись, смирись, гордый человек», Достоевский здесь – бесноватый фанатик, возомнивший себя чуть ли не Мессией, офизиозно признанная поп-звезда, окруженная толпой полоумных поклонников, кричащих; «Пророк!!!», из которой выделяется одна критически настроенная курсистска (появляющийся в единственном эпизоде жандарм, сыгранный Михаилом Жаровым, тут же распоряжается взять ее под стражу). А после выступления и горячего приема публики Достоевский имеет приватную беседу с обер-прокурором синода Победоносцевым, во время которого переживает эпилептический припадок, и основное содержание фильма – как бы видения Достоевского в бессознательном состоянии.

К «Запискам из мертвого дома» картина имеет отношение самое косвенное, большая ее часть посвящена предыстории ареста и каторги. Достоевский долго бродит по Петербургу, подобно тому, как впоследствии будет бродить Раскольников в «Тихих страницах» Сокурова, вспоминает величественные строки пушкинского «Медного всадника», которые тут же опровергает отвратительная реальность. Музыкальным лейтмотивом звучит приторно-гаденький военный марш – под него наказывают шпицрутенами старого солдата, под него же будут выводить на «казнь» и петрашевцев. В кружке мечтают о разном, каждый о своем, но загребают по доносу всех. Далее следует диалог Достоевского с Дубельтом, жандармским генералом, ведущим дознание по делу «петрашевцев», и будущий гонитель «бесов» Достоевский вступает пока еще не в сделку, но в переговоры с «дьяволом». Дубельт с сатанинской хитростью напоминает сочинителю «Бедных людей» и «Белых ночей», как тот сам судился с родными сестрами за долю в наследстве, состоявшем из крепостных душ, как крепостные убили его отца, и убеждает, что общего у них больше, чем противоречий. Достоевский и сам убеждается в этом на «этапе» – для «народа», за который он радел, писатель и в кандалах остается «барином», «железным носом», представителем привилегированного класса. Победоносцев же с Дубельтом каждый в свой срок поют Достоевскому «осанну», обер-прокурор так и вовсе возлагает на него главные надежды в борьбе с желающими погубить Россию «жидами и велосипедистами» (с «жидами» еще как-то ясно, но сразу возникает вопрос – при чем тут «велосипедисты» и что имеет в виду Победоносцев).

Эпизод с «казнью» петрашевцев, где приговор зачитывает заика, выстроен практически в режиме реального времени, приговоренные стоят на холоде полураздетыми у позорных столбов, «оратор» едва выдавливает из себя написанные строчки. В сцене беседы Достоевского с Дубельтом, где последний увещевает и улещивает писателя: «Смиритесь, будем молиться всместе», «Будьте нашим человеком», «Я сам был либерал, сочувствовал декабристам» и т.д. звучит сходу узнаваемое лицемерие, универсальное для любого времени в этой стране, а третьим действующим лицом в этой беседе с глазу на глаз выступает люстра со стеклянными балясинами, «поведение» которой весьма красноречиво. Стоящий на позициях «вульгарного социологизма» профессор Коган, «имея слово» в прологе, называет Достоевского «деклассированным интеллигентом», и легко сказать: сколько же ныне таких «деклассированных интеллигентов» идут на сговор с властью, полагая, что служат родине?!

Но вот что любопытно. Профессор Коган, Петр Семенович, утверждает со своих твердых марксистских позиций, что Достоевский был великим писателем, когда сочувствовал народу и верил в революцию, но перестал быть великим писателем, когда начал служить царю и превратился в мракобеса. Однако невозможно не принять как факт – и кому как не Шкловскому было знать об этом – что Достоевский стал «великим писателем» именно в период своего «мракобесия», и самого фанатичного, православно-фашистского, антисемитского, ультра-монархического, догматично-моралистического (причем вразрез с собственным образом жизни – эта тема в фильме корректно замалчивается, но ведь тоже – факт), а то, что сочинял Достоевский-социалист, сегодня интересно лишь постольку, поскольку это раннее творчество автора «Братьев Карамазовых» и «Бесов» (В одном из «каторжных» эпизодов, кстати, Достоевский-Хмелев зачитывает из Евангелия отрывок об изгнании бесов в свиней, так что мотив «бесовщины» отыгран в картине по полной, вплоть до того, что когда Достоевский после припадка и видений прошлого приходит в себя, в кадре появляется том из собрания его сочинений, открытый на форзаце именно «Бесов», романа, из читательского обихода 1920-1930х годов полностью исключенного). Выбор для «деклассированного интеллигента», таким образом, обозначается совершенно бездарный: бесы кругом – и снизу, и сверху, и внутри, в душе человеческой. Гармония поэтического слова, даже пушкинского, не спасает, а лишь дает временное и частичное облегчение. Одна тирания сменить другую спешит, дав свободе творческого самовыражения полчаса. А в заключительном слове тот же Коган уверяет, что среди могил героев-мучеников за освобождение человечества могилы предателя народных интересов Достоевского нет – но звучит это двусмысленно и напоминает евангельское: что вы ищете живого между мертвых?

Автор: © Вячеслав Шадронов

Производство: СССР, 1932
Жанр: драма
Режиссер: Василий Федоров
Сценарий: Василий Федоров, Виктор Шкловский
Оператор: Василий Пронин
В ролях: Николай Хмелев, Николай Подгорный, Николай Витовтов, Виктор Шкловский