index-art

В театре «Школа современной пьесы» состоялась премьера спектакля «Снег», поставленного Александром Гордоном по повести его отца Гарри Гордона. Герои спектакля – художник Петр Борисович и физик Серафим Серафимович – однажды зимой застревают в старом деревенском доме. Погнавшись за романтикой рассветов и зимней рыбалки, они оказываются узниками обстоятельств: физик сломал ногу, и никакая рыбалка ему теперь не светит, а уехать в город возможно только через неделю, на машине некоего Митяя.

Петр Борисович и Серафим Серафимович вынуждены коротать время за разговорами. И тут выясняется, что, за пределами рыболовных интересов, люди они совершенно разные. Смогут ли понять друг друга эти классические антиподы – физик и лирик?

Это зимняя история, очень зимняя. Темнота за окном, чувство оторванности от всего мира… И холод, от которого хочется скрыться, согреться, закутаться. И думать, думать, думать, вспоминать и переосмысливать… И многие вещи видятся словно со стороны, с большого расстояния. Даже собственная юность – как история какого-то другого человека. Хорошо, если в такую минуту рядом окажется родственная душа. А если нет? Если рядом человек чужой, другой и непонимающий? Тогда чувствуешь свое одиночество еще острее. Вот такое настроение создает спектакль. Но в то же время комедийные нотки, звучащие через каждые несколько реплик, делают его уютным и даже теплым, несмотря на снег и мороз.

В отличие от оригинальной повести, у спектакля не очень четко обозначен финал. После долгожданного появления Митяя поведение главных героев странным образом меняется. В этот момент и сам образ Митяя, мне кажется, приобретает новый смысл. Наши герои так долго ждут его, и столько надежд возлагают на его приезд, что он словно становится для них Спасителем, а его приезд – едва ли не Вторым Пришествием. Кстати, в тексте повести, один из героев как раз отпускает шутку на эту тему, обращаясь к деревенскому жителю Савке:

- Савва, не презентуете ли вы мне свою палку? Насовсем. Или до второго пришествия.

Случайность? Может быть. Но голоса в доме, озадаченное лицо Серафима Серафимовича (какое имя, а?), потерянность Петра Борисовича – все это утверждает нас в мысли, что им пришлось пережить что-то очень важное.

Вскоре свет на сцене погаснет, а еще через минуту актеры выйдут на поклон и застанут нас, зрителей, в состоянии легкой озадаченности… и лишь затем, после небольшой паузы, раздадутся громкие аплодисменты – актёры их, без сомнения, заслужили.

Автор: © Алина Гордеева

Сегодня утром выпал снег.

Он падал медленно и мягко,

Чтоб сразу превратиться в слякоть,

И, превратившись, погрустнеть.

Гарри Гордон «Комментарии к безвозвратному глаголу».

Если быть точным, то снег выпал не сегодня утром, а 22 и 28 сентября на сцене театра «Школа современной пьесы» во время постановки по повести Гарри Гордона «Комментарии к безвозвратному глаголу». Это был невероятно красивый, обильный, завораживающий снегопад, созданный художником спектакля Алексеем Трегубовым и покрывающий сугробами небольшую русскую деревеньку, в которой и происходит действие пьесы. Хотя действием происходящее на сцене можно назвать с большой натяжкой. «Как всё мелко и глупо. Вся эта ситуация, бездарная и будто выдуманная, и не прервать», – говорит один из героев повести (и спектакля) художник, Пётр Борисович (Алексей Гнилицкий), и в этом с ним не поспоришь, но обо всём по порядку.

Физик Серафим Серафимович (Владимир Шульга), интеллигент, приезжает из города по приглашению малознакомого художника Петра Борисовича в глухую деревню на зимнюю рыбалку. Но порыбачить ему так и не удалось, потому что он поскальзывается на куске обледенелого розового, как говорит сам Серафим Серафимович «гламурного», линолеума и ломает ногу. Помочь ему выбраться из деревни может только «то ли бизнесмен, то ли бандит» Митяй, у которого в той деревне есть дом, куда он периодически приезжает по выходным на своём джипе. Петр Борисович же мучается чувством вины за случившееся с гостем и, чтобы развлечь его в ожидании Митяя, читает стихи, которые писал в молодости. Периодически к ним заходи местный мужик Савка (Юрий Чернов), они выпивают на троих и ведут интеллектуальные беседы, обсуждая стихи, над которыми Серафим Серафимович откровенно глумиться. Есть и еще один эпизодический персонаж  Нина (Ольга Гусилетова), прислуга в доме Митяя, к которой Пётр Борисович бегал за водкой, когда закончились запасы, привезенные из города. Вот, собственно, и всё. Извечный конфликт физиков и лириков, спровоцированный на этот раз куском «гламурного» линолеума. «Такая абсолютно театральная, камерная, уютная постановка», по мнению режиссёра спектакля Александра Гордона. Тогда почему и я, и многие зрители в зале чувствовали себя довольно неуютно?

А дело вот в чём. На протяжении всего спектакля все действующие лица казались какими-то условными, карикатурными, неживыми. Художник ни разу не потянулся к холсту, ни разу даже не попытался что-то нарисовать, стихи же его были полной чушью. А его чувство вины перед гостем было уж слишком утрированно. Складывалось впечатление, что Алексей  Гнилицкий даже слабо представляет, как играть такого персонажа. Порой он выглядел на сцене немного растерянным. Деревенский житель – пьяница, матершинник, одиноко живущий в деревне. А почему одинокий? Отчего пьёт, что хочет забыть? Режиссёру не интересно. Что мы знаем о Нине, кроме того, что у неё есть дочь, которой нужно выпускное платье и ей стыдно, когда она видит, как целуются в порно фильмах? Ничего. Режиссёру не важно. Зато в спектакле полно мелких бытовых, деталей, тормозящих действие, на которых излишне акцентируется внимание – это, конечно, сцены пьянки. Про походы в туалет я даже говорить не буду. Неужели режиссёр думает, что туалет до сих пор кому-то это смешно? Подобные попытки рассмешить зрителя, на мой взгляд, не что иное, как неумение выстроить драматургию, ритм. Хотя Гордон и говорил в одном из интервью, что приветствует необразованность аудитории, но не до такой же степени.

Но больше всего меня удивляет то, как режиссёр отнёсся к повести своего отца, ставшей основой пьесы. Не могу сказать, что «Комментарии к безвозвратному глаголу» – это лучшее произведение русской, мировой или хотя бы современной русской литературы, но в повести, несмотря на её недостатки и надуманность сюжета, есть всё то, чего не хватает в спектакле. В повести мы больше узнаем и о Савке, и о Нине. Перед нами живые люди. И художник там попытался что-то нарисовать и стихи его содержательней и ярче. А в чём тогда смысл постановки?

По мнению режиссёра, на протяжении спектакля психологизм перетекает в абсурд. Но Гордон увлёкся абсурдом, его подвело чувство меры. Абсурда слишком много, а психологизма и в помине нет. Из ничего рождается ничто.

И позвольте ещё одну цитату режиссёра. Я так много уделяю им внимания лишь потому, что стараюсь быть объективным и по завету Пушкина пытаюсь судить автора по законам им самим над собою признанным.

«Этот спектакль про то, что если бы каждый из нас относился к себе менее серьезно, жизнь на земле была бы возможной». Так вот, может всё-таки Александру Гарриевичу стоило менее серьёзно относиться нет, не к своему творчеству, к творчеству нельзя относиться несерьёзно, а к себе, к прозе своего отца, к своим идеям для постановок?  Может, тогда его постановки были бы возможными для просмотра?

Автор: © Олег Сочалин

Александр Гарриевич последовательно находит источник вдохновения в сочинениях папы, но результат выходит с каждым разом все более вызывающий недоумение. Гордон при обсуждении своего киноопуса «Огни притона» в собственном же ток-шоу толковал про «импрессионизм», но при чем импрессионизм, когда налицо явное неумение выстроить драматургию, ритм, хотя бы подстать тому, как выстроил Алексей Трегубов декорацию: на подиуме посреди малого зала («зимнего сада», кстати – в тему) воссоздан интерьер деревенского домика, а под ним – макет заснеженной деревни, и снега в спектакле – больше, чем у Остермайера в «Фрекен Жюли», качеством он, правда, поплоше, и ценою, вероятно, подешевле, зато три вентилятора способны организовать почти настоящую метель.

Все эти усилия, правда, прилагаются к малосодержательному материалу и невнятному действу, организованному на его основе. Какой-то условный физик Серафим Серафимович, технический интеллигент, то есть, приезжает из города, приглашенный местным «лириком», то есть художником и поэтом, под предлогом рыбалки, но повредив ногу, вынужден почти неделю коротать время в компании вечно читающего свои стихи хозяина и вечно пьющего представителя народа, хранителя исконной русской нравственности Саввы. Интеллигенты, впрочем, только по части нравственности уступают народу, а выпить тоже не дураки, хотя тут у отца и сына Гордонов все четко: городская интеллигенция отдает предпочтения коньяку, народ – самогону, но всех способна на время примирить водка. Духовной жаждою томимому лирику физик Серафим, однако, не товарищ – если б не водка и не православные земплепашцы в лице Савки, поубивали бы друг дружку физики с лириками, не договорившись по важнейшим творческим вопросам. Ну в крайнем случае физик сжег бы лирику дом – случайно, понятное дело, физику ж невдомек, как печка топится.

Гордон говорит про то, как на протяжении спектакля психологизм перетекает в абсурд, определяет жанр спектакля в одном месте как «экзистенциальную комедию», в другом как «комедию одиночеств». По факту же в этой «экзистенциальной комедии одиночеств» физики и лирики при соучастии широких народных масс в лице единственного почему-то крестьянина «комментируют безвозвратный глагол» (название инсценированной повести Гарри Гордона – «Комментарий к безвозвратному глаголу»), то есть нудно и безграмотно, в совершенно не располагающей к тому обстановке, толкут воду в ступе, что вообще интеллигентам в высшей степени свойственно. Если б не народ – затолклись бы до смерти, но народ и до ветру по снегу поможет сходить, и помирит противников идейно: когда речь заходит о чувстве вины интеллигентов, Савка говорит свое веское слово – антилигенты, Савка говорит, не виноваты, ну разве что явреи. А народ русскый – он ведь зря не скажет.

Как ни странно, Владимир Шульга в роли Серафима, самой надуманной и искусственной, наиболее органичен. Его основной партнер, «лирик» Алексей Глиницкий, как будто плохо понимает, зачем его герой воззвал к Серафиму, и что он тут сам среди этого фальшивого снега делает – да и мудрено понять. Юрий Чернов, играет образчик народной мудрости в ушанке и ватнике, не заморачиваясь интеллигентскими полутонами, к месту и не к месту «окая». Рано радовался я и за Ольгу Гусилетову – моя любимая актриса ШСП давно ничего важного не играла, и я думал, наконец-то увижу ее в интересном образе, а увидел два эпизода, в которых она натужно изображает говорящую на суржике (еще более фальшивом, чем окающий говор Чернова) соседскую домработницу. Персонаж Гнилицкого постоянно читает стихи – это отдельное испытание не только для персонажа Шульги, но и для зрителя сей повести о том, как один мужик двух интеллигентов напоил – ей-богу, песня Киркорова про «Снег» предпочтительнее и короче, хотя, надо отдать должное Гордону, его спектакль (если уж искать в нем достоинства) тоже недлинный, два часа с антрактом всего.

Автор: © Вячеслав Шадронов

Режиссёр: Александр Гордон

Художник: Алескей Трегубов

Композитор: Миша Эфир

Актёры: Владимир Шульга, Алексей Гнилицкий, Юрий Чернов, Ольга Гусилетова.

Премьера состоялась в сентябре 2012 года.