index-art

«На всякого мудреца довольно простоты»

А.Островского в театре на Таганке, реж. Владимир Мирзоев

Для Мирзоева и его постоянного соавтора-художника Аллы Коженковой этот спектакль – скорее проходной, средний и точно не определяющий, а вот для пост-любимовской Таганки – событие знаменальное. Островский и Таганка – с трудом совместимые вещи, слишком много в Островском «быта» и слишком мало «поэзии», не говоря уже про «философию». Но именно мирзоевский «Мудрец» после нескольких в лучшем случае неинтересных таганских постановок предыдущего сезона наконец-то хотя б отчасти попал в «формат» театра, пытающегося соединить свой былой фирменный стиль, то есть его рудименты, с новыми для себя пускай не поисками, пускай пока что лишь заимствованиями.

По-мирзоевски же все выходит достаточно предсказуемо и узнаваемо. Комедия разыгрывается в древесно-стружечном антураже столярной мастерской. Ее облезлые стены ассоциируются одновременно с собственно мирзоевской «Ивонной» в театре им. Вахтангова и вахтанговским же «Дядей Ваней» Туминаса, только в «Дяде Ване» верстак давно заброшен, здесь же за пилу кто только не хватается, начиная с Глумова. На дневном прогоне для фотокамер показывали не совсем спектакль в том смысле, что друг друга на протяжении действия сменяли исполнители из нескольких составов. То же было, когда я смотрел «Ивонну», но там хотя бы составы делились по действиям, здесь же в одной сцене работал один артист, а в следующей – другой в той же роли. Любопытный, но специфический процесс. Глумова в очередь играют Сергей Беляев и Филипп Котов. Котова я запомнил по проекту ТНТ «Зайцев +», точнее, по его презентации, потому что сериал совсем не смотрел. Напарнику он, как мне показалось, уступает. Глумов у Сергея Беляева – почти подросток, он не столько «мудрец», на которого довольно простоты, сколько простак, которому приятно считать себя мудрецом. Котову в этом случае остается роль «человека Мамаева», расширенная режиссером в сравнении с пьесой, здесь это персонаж демонический, почти инфернальный, что Мирзоев всегда любил и нередко выдвигал на передний план.

Не всем таганским артистам просто вписаться в предложенну стилистику – Селютина, например, застряла где-то в промежутке, ее Манефа – и не традиционная «островская» комическая старуха, и не мирзоевская бесноватая кликуша. Колпикову в разных сценах довелось увидеть и как Мамаеву, и как Турусину, во втором варианте она, по-моему, органичнее, хотя и в первом получше, чем Линдт, но Линдт в первом действии вышла всего на один эпизод. В мирзоевском спектакле много не просто примитивных, но и совсем вульгарных приколов, как из обихода антрепризных комедий, с туповатыми каламбурами, так и с оглядкой на подвальные театры – вроде того, что «человеку со способностями некуда деться, места все заняты, одно Владимиром Владимировичем, другое Дмитрием Анатольевичем» (тогда уж надо весь спектакль строить в том же духе, и всю пьесу переписывать, а не ограничиваться секундным кукишем из кармана). Неорганичным, независимо от исполнителя (мы видели двоих, а в программке указаны трое) вышел образ Городулина, либерала-мазохиста, заявляющегося к Мамаевой в ошейнике с шипами, не выпускающего из рук многохвостую резиновую плетку. Присутствуют и компромиссы иного рода – герой, скажем, принимает после игры в теннис (прикол скорее из 90-х, сегодняшний Глумов по всему должен увлекаться восточной борьбой, ну если уж продолжать выбранную режиссером линию последовательно) душ, снимая майку, но оставаясь не только в трусах, но и в шортах – если боязно раздевать артиста догола, тогда можно и без душа обойтись, не тот случай, когда в нем возникает крайняя надобность.

Какие-то вещи, вроде эффектные, откровенно вторичны и ни к чему не привязаны – ну зачем, спрашивается, в первой же сцене Глумов обливает свою засыпанную стружкой мастерскую из канистры и в присутствии Мамаева делает вид в шутку, будто хочет поджечь, а потом из той же канистры наливает и пьет – забавно, конечно, что вместо как бы бензина в канистре обнаруживается как бы спирт, но, во-первых, не все ли равно, а во-вторых, с какой вообще стати? Правда, ребусы без разгадки – фирменная фишка Мирзоева. Наставил в эпизоде с Турусиной и Машенькой черных и белых манекенов – и пускай стоят, а к чему, что сие значит – да без разницы. Побольше простоты в лукавом мудрствовании режиссеру не помешало бы, но против всяких предубеждений спектакль в целом движется легко, без запинок, и поставленный «на бойком месте», наверное, станет определенным маяком для публики, которая теперь уже совсем не понимает, чего от Таганки следует ждать.

Автор: ©  Вячеслав Шадронов